— Тварь! — вырвалось у Дрона, и он встряхнул любовницу в тщетной попытке стереть наглую усмешку с её губ. Странно, но годы отразились на ней гораздо меньше, чем на Аманде, и со временем она, старшая, стала выглядеть более молодо, чем его жена… Может быть, это от того, что у Ивоны не было детей? — Зачем тебе это было надо? Ревность?

— Вовсе нет, Дрон. К чему мне тебя ревновать? Но меня убивала мысль, что ты будешь шляться по борделям и развратным девкам, пока Аманда хранит тебе верность и вздыхает о важных делах, удерживающих муженька вне дома. Нет, дорогой, ты должен был быть достоин такой жены!

— И это говоришь мне ты?! — возмутился синдик. — После всего…

— Да-да-да, дорогой, после всего, — остановила его любовница. — Ты не хотел меня отпускать, видишь ли, всё твердил об Аманде, которая будто бы жить без меня не может, и я решила — пускай. Она сама заварила эту кашу, так пусть сама и расхлёбывает, мне только не хватило духу довести обо всём до её сведения.

— Вот уж не знал, какая ты подлая, циничная тварь! — воскликнул Дрон Перте и швырнул женщину в кресло.

— Ты сам сделал меня такой, — засмеялась она. Синдик помедлил, стоя над любовницей, а после присел на ручку кресла.

— Раз уж мы выясняем отношения, ты могла бы мне объяснить, что же тебя удержало от разоблачения, — предложил он и взял любовницу за руку — таким привычным жестом, что в нём уже не осталось ничего от ласки и душевного тепла.

— Совесть, — пожала плечами Ивона. — Не знаю. Я просто не смогла разбить её сердце, как было разбито моё. И, потом, она же ждала ребёнка.

— А я уж было подумал, что у тебя нет совести, — медленно проговорил синдик.

— Есть, — коротко ответила Ивона. — Но тебя это не касается. Так что, ты отпустишь меня?

— И не подумаю, — ответил Дрон Перте и медленно поднёс к губам руку своей давней любовницы. Если считать обеих его женщин за единое целое, то можно тогда счесть и самого синдика за образец супружеской верности.

На похороны подруги я пошла совершенно опустошённая и отчаявшаяся. Все эти годы — двадцать лет! — именно она заставляла меня жить, то требовательно, а то мягко напоминала, что я живая, и что мой возлюбленный (Аманда упорно называла его моим женихом) отдал жизнь именно за то, чтобы я осталась, позволив ему уйти. В этом был определённый резон, и я держалась. На ненависти, на отчаянии, на презрении ко всем — начиная с себя — но держалась. Судьба не оставила мне иного утешения, чем нелепая, грязная месть женщине, давшей мне приют в самые страшные дни моей жизни — и мужчине, вынужденному терпеть возле себя ненавидящее его существо. Странно, но я не раскаивалась ни в чём. Мне было отчасти противно, но ничуть не жаль ничего из совершённого после смерти напарника. Дрон, помнится, не хотел, чтобы я вмешивалась в его дела, но мало-помалу я сумела убедить его, что без дела умру от скуки, и, занятая работой, никому не буду в тягость. Он согласился. Бог ты мой! Каких только глупостей я ни делала! На какие только безумства не решалась! Меня спасал подарок Мастера, очень редко — помощь Поликсены или кого-нибудь другого из общины не-мёртвых (они все жалели меня и никогда не напоминали мне об утраченном), — и, чаще всего, удача, сопутствующая всем людям, отказывающимся признавать осторожность. Конечно, это давно в прошлом. Став синдиком, Дрон мало-помалу отошёл от прежнего ремесла, его официальная должность отнимала у него слишком много времени и сил, и он свернул все свои незаконные делишки.