— Знаешь, Банда, а иди-ка ты… Достал уже! — Востряков не на шутку рассердился.

— Не кипятись, Олежка. Я же как лучше хочу. И пойдем — собираться надо, — Банда встал и сладко потянулся. — Здорово я У тебя, Олежка, отдохнул.

Отоспался, отожрался, отлежался. Отпьянствовал в конце концов.

— Жаль, Сашка, что ты меня слушать не хочешь.

Пожил бы еще хотя бы пару деньков. Ты же ко мне приехал совсем трупом ходячим, а теперь вроде как отошел слегка…

— Ага, на таких-то харчах!

— Какие там харчи! Я тебя еще и не начинал угощать как следует, — снова принялся уговаривать друга Востряков, но Банда решительно прервал его:

— Пойдем, Олежка, собираться в дорогу буду. И знаешь, самое главное — не обижайся. Я к тебе еще обязательно вернусь, слово даю…

Спустя несколько часов, когда солнце уже успело добраться до самой высокой точки небосклона и теперь медленно скатывалось вниз, «мицубиси-паджеро» вырулила со двора Востряковых. За рулем сидел Банда, только что отобедавший на дорожку и теперь полный сил и желания их реализовать.

Они тепло распрощались с Олегом и с его мамой, и улыбка долго еще блуждала по лицу, Бондаровича.

Но чем дальше удалялся он от города, тем строже и серьезнее становилось выражение его лица.

Он снова гнал на Москву, во второй раз собираясь покорить этот город и доказать самому себе свою силу, стойкость, способность жить в этом гражданском мире.

Теперь он был твердо уверен, что не повторит ошибок своего первого московского периода жизни. Он теперь стал стреляным воробьем, знает, что к чему в этой жизни, и уж во всяком случае постарается быть поосторожнее и с выбором друзей, и с поисками работы.

Он, по правде говоря, даже и смутно не представлял, чем займется в столице, как, в какой сфере деятельности попытается себя найти.

Но он был почему-то уверен, что сможет найти свою дорогу и дорога эта не будет больше совершать крутых зигзагов, не будет более устлана подлостью, жестокостью и трупами.

Но он также знал, что найти эту дорогу будет ох как нелегко. И именно поэтому он становился тем более серьезным, чем дальше удалялся от гостеприимного дома Востряковых и чем ближе подъезжал к Москве, к своей новой и непредсказуемой жизни…

Часть четвертая

СЧАСТЬЕ И БОЛЬ

I

«Олежка, привет!

Вот уже полгода, как я уехал от тебя, а впечатления от нашей встречи, от этих двух незабываемых недель остаются все такими же яркими и живыми.

Мне кажется, что все это было только вчера, а завтра я уже снова увижу тебя, и снова будут лунные ночи над рекой, сенокос, наши бесконечные разговоры в вашем саду… Как видишь, я пишу тебе регулярно, и это, несмотря даже на наши телефонные звонки. По телефону я успеваю тебе сказать всего несколько слов, а бумага позволяет сосредоточиться, подумать, вычленить что-то главное и важное, что никогда не удастся высказать по телефону.

Ты часто расспрашиваешь меня о моих делах и все время обижаешься, что на вопросы о работе я отвечаю односложно. Что ж, кажется, пришло время похвалиться своими успехами. Я, Олег, — тьфу, тьфу! — вроде бы наконец, чего-то добился!

Я говорил тебе, что работаю в фирме. Фирма эта частная, а занимается детективной и охранной деятельностью. «Валекс», может, слышал? Контора довольно знаменитая — ни на рекламу денег не жалеют, ни на громкие дела. Честно говоря, особых проблем попасть сюда у меня не было. Пришел по объявлению, они посмотрели мои документы, привезли из московского офиса на пригородную базу. Там у них что-то вроде военно-спортивного лагеря: казармы, спортгородок, полоса препятствий… Кстати, здесь я и живу — для безквартирных и особо ценных кадров в казарме выделяют комнатку.