Подойдя к теннисному корту, возле которого ее ждал шофер с распахнутой дверцей автомобиля, Анна обернулась и увидела, как Сильвия о чем-то оживленно разговаривает со своим женихом. Видно, уже рассказывала ему первую серию саги о семействе Больдрани.

Анна приветливо кивнула шоферу в ливрее и уселась на сиденье с ним рядом. Для многих посетителей клуба эта девушка не значила ничего, но для людей понимающих, кто есть кто в промышленно-финансовом мире, одно ее имя вызывало жгучий интерес. Она ничего не делала, чтобы быть на виду. Скорее, наоборот, ее прирожденная осторожность и отцовские советы сделали из нее человека крайне скрытного. У нее было мало знакомых и ни одной подруги. В школе ее уважали за успехи в учебе, но считали высокомерной и холодной.

— Поехали домой, Джованни, — сказала она водителю.

Между сиденьями лежала цветная открытка с изображением Спасителя, словно осеняющего бухту Рио-де-Жанейро, открытка от Джулио, который писал все реже, с тех пор как уехал к отцу за океан. Немезио остепенился после войны и занялся бизнесом в Бразилии: на его фабрике изготовлялась стильная мебель по итальянским образцам, но из бразильской древесины. Анна думала о брате, о Немезио, но перед ней по-прежнему стояли эти темные, горячие и завораживающие глаза Арриго, с которым, возможно, она никогда больше не встретится.

Оглядев серебряный поднос, на котором, словно в витрине колбасного магазина, были разложены широкие круги ростбифа, Анна отрицательно покачала головой и поблагодарила улыбкой. Слуга в белой куртке и белых перчатках сделал шаг в сторону, продолжая свой обход.

Мария, которая по старинной своей привычке, даже когда за столом были гости, время от времени уходила на кухню, тут же встревожилась.

— Что с тобой, мое сокровище? Тебе нехорошо? — Люди ее поколения привыкли связывать плохой аппетит с какими-то неладами в здоровье.

— Ничего, все в порядке, мама, — ответила девушка.

— Может, чего-нибудь другого? — озабоченно предложила мать. Анна спокойно посмотрела на нее.

— Я не могу превратиться в бездонную бочку, только чтобы доставить тебе удовольствие, мама.

— Да, конечно, — прошептала Мария, — но мне кажется, ты бледна. — В тридцать три года она все еще была красива, но цвет ее лица утратил свою былую свежесть, казалось, она израсходовала свою жизненную силу в тяжелые годы войны.

— Да нет, мама. Я в отличной форме. — Это была не совсем обычная фраза для нее, и отец это тут же почувствовал.

— Кто тебе это сказал? — спросил он, поднимая глаза на дочь.

— Да так, одна старая подруга. — Анна сделала глоток минеральной воды из бокала и по-детски загляделась на себя в блестящей полости серебряной ложки, в которой сверкнуло ее забавно деформированное изображение. Был вечер, окна были открыты, и с Форо Бонапарте доносился шум уличного движения, который за последние годы заметно усилился.

— В твоем возрасте, — добродушно заметил Чезаре, — должно быть, нередко случаются встречи со старыми подругами.

— Просто так говорится «старые», — отпарировала Анна, которая уловила легкую отцовскую насмешку и имела наготове ответ. — Мы, конечно, не прошли бок о бок всю войну, но у нас было несколько месяцев своих военных действий. Друг против дружки, естественно.

— Я ее знаю? — Чезаре едва заметным жестом остановил слугу, наливавшего вино. Он не любил оставлять еду на тарелке и вино в стакане.

— Это Сильвия де Каролис, — небрежно бросила Анна.

— Та приставала, которая заставляла тебя поплакать в первом классе? — Его голубые глаза на мгновение сверкнули, но тут же мягкая улыбка стерла неприязнь.