— Нет, не совпадение, — сказала мать, как-то даже приободрившись, окрепшим голосом. — Твой дедушка был сыном этой больницы. Он получил свою фамилию именно здесь, в честь этой голубки больницы Ка Гранда.

— Разве это так важно, мама? Ты устанешь.

— Важно, важно, — настаивала она. — Когда устану, я остановлюсь. Его мать, твоя бедная прабабушка, упокой Господи ее душу, была крестьянкой в Караваджо. Часто она ходила собирать тутовые листья для шелковичных червей в рощу, принадлежавшую графам Казати.

— Поменять тебе компресс на голове? — прервал он, чтобы отвлечь ее.

— Делай, что хочешь, но дай мне сказать. У этого графа Казати был взрослый сын. Парень во всем нормальный, но один глаз у него был больше другого, огромный, как у вола. Поэтому его и прозвали Воловий Глаз. Молодой граф Казати скрывал свой недостаток под полями большой черной шляпы, которая закрывала ему пол-лица. Он был хороший юноша, но из-за этого глаза ни маркизы, ни графини, ни другие синьорины не хотели выходить за него замуж.

— Ты не хочешь передохнуть? — Чезаре взял алюминиевый стакан, стоявший на тумбочке. — Пить хочешь?

— Да, глоток воды. — Ей казалось, что она чувствует себя лучше.

Чезаре поднес стакан к ее губам, и она отпила немного.

— А теперь отдохни, — ласково уговаривал он.

— Для этого у меня будет много времени, сынок. — В палате погас общий свет, остались только несколько матовых лампочек. — Ты меня видишь, Чезаре?

— Да, мама.

— Тогда наклонись поближе, я говорю тихо. Этот молодой граф, такой добрый, но при этом несчастный, видя в своей роще в Караваджо ребят, всякий раз бросал им монетки. Девушки его избегали. Только твоя прабабушка имела к нему сострадание и по-христиански жалела его. Когда он здоровался с ней или заговаривал, она притворялась, что не замечает его воловьего глаза. В конце концов граф Казати влюбился в нее, а она в него. Они стали мужем и женой, не будучи повенчаны. Он был без ума от твоей прабабушки и хотел жениться на ней, но родные воспротивились этому. Когда родился твой дедушка, они подкинули его в эту больницу, а несчастную мать младенца отослали в монастырь прислуживать монахиням. Молодой граф Казати умер вскоре после этого на вилле, куда его заключили.

— Какой смысл вспоминать об этих несчастьях? — сказал Чезаре. Мать рассказывала ему какие-то сказки о его семье.

— Даже горе имеет смысл, если помогает понять, кто ты такой. Ты мог быть внуком графа Казати. Провидение так не судило, но все графы Казати на свете не могут помешать тебе иметь в жилах на четверть их кровь.

Если это в самом деле так, то тем горше была эта несправедливость, которая привела ее в эту палату Ка Гранда, чтобы умереть после тяжких трудов и лишений.

— Бывает, — сказал Чезаре, — что найденыши придумывают всякие чудесные истории о своих родителях.

— У твоего дедушки не было нужды выдумывать такие истории. Все, что я тебе сейчас рассказала, я слышала от него самого, а потом от своих кузин. Одна из них была монахиней в том самом монастыре в Караваджо, куда твоя бабушка была послана в услужение.

— А теперь отдохни. Как ты себя чувствуешь?

— Устала, словно работала целые сутки. Все кости ноют, голова болит.

— Но тебе было хуже, — сказал Чезаре, чтобы ободрить ее. — Поначалу ты даже не замечала, что я здесь.

— Мне кажется, я вернулась издалека, оттуда, где мне было хорошо, в тишине и в мире. Мне кажется, что я очень тяжело шла, чтобы дойти сюда.