16

Отпевали Эльвиру там же, в Ка Гранда. Простой некрашеный гроб, в котором покоилось ее тело, стоял в капелле больницы. Согласно ее воле, соседки одели ее в свадебное платье. Литургия совершалась бесплатно. Дон Филиппо, который был добрым и совестливым священником, производил отпевание согласно предписанному порядку, но не слишком затягивая, поскольку в ту ночь в больнице умерли еще трое христиан, и их тоже следовало проводить в последний путь. Священник произносил слова молитвы и размахивал кадилом. На похоронной церемонии присутствовали лишь дети, несколько прачек, работавших с Эльвирой, да Риччо, пришедший выразить свое сочувствие другу.

Если бы Чезаре мог, он устроил бы отпевание в базилике Сан-Бабила, где еще ребенком был однажды в воскресенье с родными и слушал мессу. Эта базилика показалась ему тогда самой прекрасной церковью в мире. Он украсил бы ее цветами и заплатил бы органисту, чтобы музыка не смолкала, но денег для этого у него не было. Ведь даже в мир иной, где, казалось бы, все равны, вели разные врата: одни, господские — для богачей, а другие, попроще — для бедных. Как поверить, что смерть уравнивает всех, если даже заупокойные молитвы и торжественность месс имеют разную цену? Если перед лицом Бога человеку следует пребывать в смирении, то почему богачи обставляют все так пышно даже в этот момент?

Джузеппина стояла с бледным лицом, но уже не плакала, как и младшие дети, которые еще ничего не понимали. Только Аугусто, который повзрослел в эти дни, в тихом отчаянии глотал слезы.

Сестра Теотимма появилась, оставив на минуту своих страждущих, чтобы прочесть молитву и осенить себя крестом.

— Я не могу проводить вашу мать на кладбище, — сказала она Чезаре, — но я буду молиться за ее добрую душу.

Джузеппина поцеловала руку монахине, а Чезаре, молча наклонив голову, поблагодарил ее. Младшие дети смотрели на монахиню во все глаза: вблизи они таких женщин еще не видели.

Носильщики из больницы погрузили гроб на тележку, подобную той, которая служила «скорой помощью», но только более темную и с траурным крепом. Могильщики толкали эту тележку вдоль бастионов до Порта Романа, где в трамвайном депо был специальный вагон для транспортировки покойников из Ка Гранда. Погрузив четыре или пять гробов, трамвай отправлялся в Музокко, где было кладбище для бедняков, в то время как богатых хоронили на Монументале.

Они первыми подошли к депо, следом прибыли еще три таких же скромных катафалка. Служители в черной форме прицепили карточки с фамилией покойных на каждый гроб, прежде чем погрузить их в мертвецкий вагон. Это были выпивохи, если судить по их носам и красным прожилкам на белках глаз, но относились они к чужому горю с должным уважением и дело свое знали.

— Родственники, — почтительным шепотом объяснил старший, — могут устроиться в следующем вагоне.

Все присутствующие вошли в вагон: взрослые — скорбно, дети — со сдержанным любопытством, для них путешествие на электрическом трамвае было одним из самых волнующих приключений в жизни.

Незнакомые женщины в черном и мужчины со шляпами на коленях расселись на деревянных скамьях, перебирая пальцами зернышки четок и шепча молитвы, дети устроились у окон в ожидании, когда трамвай наконец тронется.

Вагон с покойниками двинулся первым, а другой, с родственниками, медленно последовал за ним. Чезаре отметил сдержанное достоинство в горе у этих бедных людей. Прохожие на улице останавливались, снимая шляпы и крестясь.