— О сегодняшнем я не помню почти ничего. Твои глаза… Через них я снова вижу глаза Изолины и мою молодость. А ты кто ей будешь? Внук? Правнук?

— Я ее правнук, сестра, — ответил Чезаре.

— Правнук, — повторила старушка. — Бедная Изолина! — Она оперлась локтем о ручку кресла, нажала большим пальцем на висок, а другими пальцами легонько помассировала лоб. Ее изможденное лицо было все в морщинах, глаза запавшие, нос тонкий, почти прозрачный. Она обращалась к юноше, но словно бы говорила сама с собой. — Изолина была нашей служанкой, — сказала она. — Служанкой Господа, и она имела добрую душу. Я незадолго до этого приняла обет, была совсем молодая девушка, а у нее уже был ребенок. Раз в году ей разрешали съездить в Милан навестить своего ребенка, который был в приюте Мартинит. Однако она никогда не ездила одна, а только в сопровождении монахини.

— Однажды я поехала с ней, и по пути она призналась мне в том, что согрешила. Тяжкий грех, — задумчиво произнесла старая монахиня. — Она привязалась к одному знатному юноше из рода графов Казати, Казати же, щедрые вкладчики монастыря не в одном поколении, заключили ее сюда, чтобы искупить этот грех.

— Я слышал другое, — сказал Чезаре, склонившись к ней.

— Молчи! Что ты знаешь? — возмутилась она. — Изолина искупила свой грех. Трудилась не покладая рук и молилась денно и нощно. Иной раз заставали ее в слезах. И в тот раз, когда я сопровождала ее в Милан, она плакала. Я ее спросила: «Отчего ты плачешь, Изолина? Мы ведь побываем в Милане, увидим столько интересного». Но самое печальное в этой истории было то, что ребенок даже не догадывался, что женщина, которая навещает его раз в году, — его мать. Она приносила ему всякий раз пару груш, жареные каштаны и кулек с печеньем. Без слез смотреть на их свидание было невозможно.

— А кто был отцом ребенка? — не без волнения спросил Чезаре.

— Изолина мне сказала, что это был молодой граф Казати, умерший от горя на вилле, куда его заточили. Смотри туда, — старушка подняла руку со скрюченными узловатыми пальцами и показала в окно, затянутое сеткой от комаров. — Вот та красивая постройка в долине.

Вдали виднелась аллея, ведущая к старинному особняку.

— Она называлась вилла «Карлотта», по имени графини-матери, пожелавшей ее построить. Но с тех пор, как там поселился молодой граф Чезаре, ее прозвали «Силенциоза» — Молчаливая. Изолина взяла с меня слово, что я никому не открою ее тайну. Тебе первому рассказываю. Ведь ты ее правнук, у тебя точно такие глаза, как у бедной Изолины.

Я хранила молчание, — продолжала старая монахиня, — но история эта стала легендой. Рассказывали, что граф Чезаре каждую ночь зажигал свечу на окне, выходившем к монастырю, а Изолина поднималась на чердак, чтобы видеть это слабое пламя. Стояла часами там наверху, плакала и молилась. Ходили слухи и про то, что у графа лицо обезображено: у него, мол, воловий глаз. Глаз воловий, а сердце доброе.

— Конечно, ангелом он не был, раз ввел в грех это бедное создание, — помолчав, продолжала она. — Но Бог им судья… Однажды ночью свеча на окне не зажглась и больше не зажигалась никогда: граф был мертв. Спустя несколько месяцев умерла Изолина. В грозовые ночи, говорят, слышно, как они зовут друг друга и плачут, и молят о Божьем прощении. Надеюсь, Бог их простит. Видишь, сколько в жизни страдания? Даже сюда, в эти стены, где мы живем в мире и согласии с Господом, доходят отголоски человеческих страстей.