Приглядываюсь к астрагалу и вижу кое-где между ним крохотное изящное растение из семейства бобовых, как мне потом определили ботаники, — лядвенец густолиственный, или Лотис фрондозус. У него цветки разной окраски: желтые и ярко-красные. Забавное разноцветное растение! На нем цветков мало. Зато много длинных коричневых бобов. И они тоже заканчивают свое дело: раскрылись, каждый скрутился в тугую и правильную спираль, высыпав маленькие серо-зеленые семена.

Бобов зеленых или почти созревших мало.

Это растение мне понравилось. Мне кажется, его я никогда не встречал, и как-то невольно оно заинтересовало меня, и захотелось с ним поближе познакомиться. У него, как и у всех бобовых, — «парус», два «весла» и «лодочка». Ярко-желтые цветки, оказывается, — свежие, еще не раскрыты, и, если их потормошить как следует пинцетом, они, будто после посещения насекомого-опылителя, расправляют «весла», но «лодочки» остаются на местах, прикрывая пестики. У цветков же опыленных, у которых начал развиваться боб, «весла» только чуточку расходятся в стороны, и цветок полностью не раскрывается. Я не нашел ни одного цветка раскрытого по-настоящему. После того, как цветок опылен, на тыльной стороне «паруса» появляются оранжевые пятна и полоски, потом «парус» и «весла» с «лодочкой» краснеют, весь цветок меняет окраску и становится ярко-алым. Этот цвет — будто вывеска. Она как бы гласит: «Цветок уже опылен, делать здесь насекомым нечего, просим более не беспокоить». И желтые, и красные цветки очень ярки и поэтому издалека, детально не разглядывая, можно угадать, в каком они состоянии.

Мне нравится эта деликатная предусмотрительность растения. Но на нем я не вижу никаких крылатых насекомых, привлеченных цветками. Встретился какой-то крохотный жучок, как будто слоник, его я прозевал. Он сидел в самом цветке, явно лакомясь нектаром. Еще в цветках оказались маленькие скопления тлей, но сколько я ни вглядывался в них, не мог точно сказать, чем они занимались, то ли сосали по своему обыкновению соки растения, погрузив в него хоботок, то ли лакомились нектаром, что этой братии, вообще говоря, несвойственно. Как-то давно мне удалось подметить пристрастие тлей к сладкой жидкости на цветках кендыря. Это наблюдение, как и следовало ожидать, вызвало свойственное ученым, когда дело касается нового и необычного, недоверие.

Очень интересно, как длинные и прочные бобы способны так правильно закручиваться в спираль. Очевидно, этот сложный акт, совершаемый под воздействием каких-то механических сил, способствует разбрасыванию семян. Я тормошу, жму, разламываю нераскрывшиеся бобы, надеясь, что они внезапно завьются спиралью и выстрелят семенами, подобно тому как это так успешно делает всем известная недотрога. Но напрасно. Растение не желает выдавать свою тайну.

Впрочем, оказывается, нераскрытые бобы кем-то поражены. В них поселились поедатели семян, крохотные личинки. Кто же из них должен выйти? Вначале я нахожу крошечного блестящего сине-зеленого наездника. У него красивые большие глаза и изящные коленчатые усики. Он, без сомнения, друг растения и враг поедателей семян. Еще немало времени уходит на поиски, прежде чем находится и сам преступник, тоже крошечный, серо-желтый, с темно-синей головкой и ножками и длинным хоботком слоник-апион. Он необычайно шустр и, едва выбравшись из разломанного боба, оказавшись на свободе и увидев свет, сразу раскрыл крылья и приготовился отправиться в полет. Теперь становится понятным, почему на бобах есть и очень маленькие точечные отверстия, и отверстия побольше. Первые — проделаны хоботком слоника, чтобы засунуть в полость стручка яичко, вторые — дверцы, прогрызенные как выбирающимися наружу жучками, так и его истребителями-наездниками.

Слоник, поселив свое потомство в бобе, нарушает сложный механизм выбрасывания семян.