Кое-где на высоких травинках сидели, раскачиваясь на легком ветерке, сине-желтые самки листогрыза Гастрофиза полигонии. Они так сильно растолстели, что их крылья едва прикрывали основание спинки и казались нарядным жилетиком на толстом тельце. Ленивые и малоподвижные, они были совершенно равнодушны к окружающему миру, рассчитывая на свою неотразимость, подчеркнутую яркой одеждой, предупреждающей о несъедобности.

Над зеленой полянкой порхали бабочки-белянки, бабочки-сатиры, перелетали с места на место ночные бабочки-совки, в коричневых пятнышках и точках. Они собрались большой компанией на одиноких куртинках шандры, жадно лакомясь нектаром. Странно! Почему бы им не заниматься этим делом ночью, как и полагается бабочкам-ночницам? Возможно, потому, что здесь не было ночных цветков, а шандра выделяла нектар только днем. Ничего не поделаешь: пришлось менять свои привычки.

Среди совок не было ни одного самца. Мужская половина этого вида ожидала покрова ночи, будучи больше предана брачным подвигам, нежели потребностям желудка.

Тут же, на цветках этого скромного растения, шумело разношерстное общество разнообразнейших пчел, почитателей нектара: грузные антофоры, пестрые халикодомы, маленькие скромные галикты. Красовалась, смелая и независимая, крупная оранжево-красная оса-калигурт, истребительница кобылок. Шмыгали всегда торопливые осы-помпиллы. Не спеша и степенно вкушали нектар осы-эвмены. Яркими огоньками сверкали нарядной синевой одежды бабочки голубянки. Нежные светлые пяденицы тоже примкнули к обществу дневных насекомых. Тут же возле маленьких лабораторий нектара зачем-то устроились клопы-солдатики. Что им тут надо — было непонятно. Может быть, на высоком кустике не так жарко?

К этому обществу веселых насекомых незаметно пристроились пауки-обжоры. На веточке застыли пауки-крабы, кто ожидая добычу, а кто алчно пожирая свои охотничьи трофеи. Молодые пауки Аргиопа лобата смастерили свои аккуратные круговые тенета, и в каждой западне уже висело по очередному неудачнику, плотно запеленатому в белый саван, сотканный из нежнейшей паутины.

На каждом шагу встречались разные насекомые. Вот громадный ктырь уселся на веточке, пожирая кобылку. Вот его родственники — крошечные ктыри — уселись на земле, сверкая большими выпуклыми глазами. Как ягодки, красовались красные в черных пятнах божьи коровки, уплетая толстых и ленивых тлей. Слышалось и тонкое жужжание крыльев осы-амофиллы. Парализовав гусеницу, она принялась готовить норку для своей очередной детки. В бешеном темпе носилась над землей пестрая оса-сколия, исполняя сложный ритуал брачного танца. По травинкам, не спеша и покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный, пробирался молодой богомол.

Всюду копошилось великое множество разнообразных насекомых. Они собрались сюда, будто на Ноев ковчег, спасаясь от катастрофической засухи в умирающей пустыне.

Незримо копошилось на самой земле, скрываясь в джунглях растительности, величайшее множество мелких насекомых: крошечных трипсов, мушек, комариков, жучков. Изобилие и разнообразие насекомых было так велико, что, казалось, если бы собрать сюда энтомологов разных специальностей, всем бы нашлась работа, каждый бы для себя собрал удачную коллекцию. Это был настоящий заповедник. И в этом изобилии время летело быстро и незаметно.

С сожалением мы тронулись в путь. Оглянувшись назад, я бросил последний взгляд на маленький рай насекомых, на сверкающее зеленью пятно среди мертвенно-желтой пустыни.

Злючка-колючка

Пустыня высохла, совсем серой стала, и только у реки Или зеленеет узкая полоска колючего чингиля и барбариса. И среди них небольшая группка пастушьей сумки.

Не знаю я, богат ли этот цветок нектаром, но запаха от него нет.

Я рад желтым цветкам: надоело валяться в тени машины, пережидая жару.