«Нижеследующее от 59200 начинается абзац А почти месяц как одобрено членство в Загородном клубе но никаких повторяю никаких сообщений относительно кандидатур агентов еще не поступало точка надеюсь вы не будете повторяю не будете вербовать свою агентуру не проверив ее досконально точка начинается абзац Б необходимо немедленно переслать 59200 экономический и политический доклад согласно врученному вопроснику начинается абзац В проклятый галун подлежит пересылке кингстон раньше туберкулезного сообщения конец».
Последний абзац, похожий на чье-то сердитое бормотание, встревожил Уормолда. Впервые ему пришло в голову, что на их взгляд — кто бы они там ни были — он только брал деньги и ничего не давал взамен. Это его мучило. До сих пор ему казалось, что он просто получил от какого-то чудака подарок, позволивший Милли ездить верхом в Загородном клубе, а ему самому — заказать в Англии несколько книг, о которых он давно мечтал. Остаток денег был положен в банк; он и верил и не верил, что когда-нибудь сумеет вернуть эту сумму Готорну.
Уормолд подумал: «Надо что-то сделать, назвать фамилии, чтобы они могли заняться проверкой, завербовать агента, словом, доставить им какое-то удовольствие». Он вспомнил, как Милли в детстве играла в лавку: она отдавала ему свои карманные деньги на воображаемые покупки. Он играл с ней в эту игру, но рано или поздно Милли всегда требовала деньги обратно.
Интересно, как вербуют агентов. Ему трудно было вспомнить, как его вербовал Готорн, — все произошло в уборной, но вряд ли это было самое главное. Он решил начать с того, что попроще.
— Вы меня звали, сеньор Вормель?
Выговорить фамилию «Уормолд» Лопесу было не по силам, но поскольку он не мог остановиться на какой-нибудь подходящей замене, он редко удостаивал Уормолда два раза подряд одной и той же кличкой.
— Я хочу поговорить с вами, Лопес.
— Si [да (исп.)], сеньор Вомель.
— Вы служите у меня вот уже много лет, — сказал Уормолд. — Мы доверяем друг Другу.
Лопес выразил полноту своего доверия, приложив руку к сердцу.
— Вы бы хотели зарабатывать каждый месяц немножко больше денег?
— Ну конечно... Я и сам собирался поговорить с вами, сеньор Оммель. Скоро у меня будет ребенок. Может быть, еще двадцать песо?
— Это не имеет отношения к фирме. Торговля идет плохо. Понимаете ли, это будет секретная работа на меня лично.
— Ну да. Личные услуги, понимаю. Можете на меня положиться. Я не болтун. Понятно, я ничего не скажу сеньорите.
— Нет. Вы меня не так поняли.
— Когда мужчина в годах, — сказал Лопес, — он больше не хочет сам искать себе женщину, он хочет передохнуть. Он хочет приказывать: «Сегодня ночью — да, завтра ночью — нет». Хочет давать распоряжения тому, кому доверяет...
— Да ничего подобного! Я просто хотел сказать... словом, это не имеет никакого отношения...
— Мы же свои люди, сеньор Вормолс. Я у вас уже много лет.
— Вы ошибаетесь, — сказал Уормолд. — У меня и в мыслях не было...
— Я понимаю, что англичанину с вашим положением такие места, как «Сан-Франциско» не подходят. И «Мамба-клуб» тоже.
Уормолд знал, что теперь, когда его приказчик оседлал своего конька, ничто уже его не остановит; человеческое тело в Гаване было не только основной статьей купли и продажи, но и raison d'etre [смысл существования (фр.)] всей человеческой жизни. Его либо покупаешь, либо продаешь — какая разница? — но даром его не получишь никогда. |