|
Вы видели фотографии? — Нет. Они молчали до самой улицы Лампарилья. Там Беатриса сказала: — Напрасно вы все-таки дали честное слово. Можно было без этого обойтись. — Вы думаете? — Ну, конечно, вы вели себя профессионально. Простите. Я сказала глупость. Но вы оказались куда профессиональнее, чем я думала. Он отворил входную дверь и посмотрел ей вслед: она шла мимо пылесосов, как по кладбищу, словно только что кого-то похоронила. 2 У подъезда дома, в котором жил доктор Гассельбахер, он нажал звонок чьей-то квартиры на втором этаже, где горел свет. Послышалось гудение, и дверь открылась. Лифт стоял внизу, и Уормолд поднялся на тот этаж, где жил доктор. В эту ночь Гассельбахер, верно, тоже не мог заснуть. В щели под дверью был виден свет. Интересно, он один или советуется с голосом, записанным на пленке? Уормолд быстро усваивал правила конспирации и приемы своего неправдоподобного ремесла. На площадке было высокое окно, которое выходило на слишком узкий, никому не нужный балкончик. Оттуда Уормолду был виден свет в окнах доктора и без труда можно было перемахнуть на соседний балкон. Он перелез, стараясь не глядеть вниз, на мостовую. Шторы были неплотно задернуты. Он заглянул в просвет между ними. Доктор Гассельбахер сидел к нему лицом; на нем были старая Pickelhaube [каска с острым наконечником, которую носили в германской императорской армии (нем.)], нагрудник, высокие сапоги и белые перчатки — старинная форма улана. Глаза у него были закрыты, казалось, он спал. На боку висела сабля, и он был похож на статиста, наряженного для киносъемки. Уормолд постучал в окно. Доктор Гассельбахер открыл глаза и уставился прямо на него. — Гассельбахер! Доктор чуть-чуть пошевелился, может быть, от ужаса. Он хотел было скинуть с головы каску, но ремень под подбородком ему помешал. — Это я, Уормолд. Доктор опасливо подошел к окну. Лосины были ему слишком тесны. Их шили на молодого человека. — Что вы тут делаете, мистер Уормолд? — Что вы тут делаете, доктор Гассельбахер? Доктор открыл окно и впустил Уормолда. Он очутился в спальне. Дверцы большого гардероба были распахнуты, там белели два костюма — точно последние зубы во рту старика. Гассельбахер принялся стягивать с рук перчатки. — Вы были на маскараде, Гассельбахер? Доктор Гассельбахер пристыженно пробормотал: — Вы все равно не поймете. — Он начал постепенно разоблачаться: сначала снял перчатки, потом каску, потом нагрудник, в котором Уормолд и вся комната отражались и вытягивались, как в кривом зеркале. — Почему вы вернулись? Почему не позвонили, чтобы я вам открыл? — Я хочу знать, кто был Рауль? — Вы знаете. — Понятия не имею. Доктор Гассельбахер сел и начал стягивать сапоги. — Вы поклонник «Шекспира для детей», доктор Гассельбахер? — Мне дала книжку Милли. Разве вы не помните, как она мне о ней рассказывала?.. — У него был очень несчастный вид в обтягивающих брюшко лосинах. Уормолд заметил, что они лопнули по шву, чтобы вместить теперешнего Гассельбахера. Да, теперь он припомнил тот вечер в «Тропикане». — Эта форма, — сказал Гассельбахер, — видно, нуждается в объяснении. — Многое нуждается в объяснении. — Я был офицером уланского полка — давно, сорок пять лет назад. |
