Глянул дед Опенкин на Кольку, понял: новый всезнайка в селе растет.

Особенно подробно Савельев говорил об Алексее Вырине и о его подвиге на Днепре в районе села Петривцы.

Вслед за Савельевым на трибуну вышел районный военный комиссар. Он достал из папки какую-то бумагу, сказал:

— Прошу внимания, — и стал читать: — «Указ Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик… За подвиг, проявленный в годы Великой Отечественной войны, наградить орденом Отечественной войны первой степени…» — Комиссар сделал паузу.

Все замерли. Кроме Опенкина.

— «…Вырина Алексея Поликарповича», — закончил чтение комиссар. И тут же добавил: — Разрешите награду вручить герою.

Вот это да!

От растерянности Вырин не знал, что делать. А потом, когда его вызвали на сцену и комиссар прикрепил к его груди орден, снова не знал, что делать.

Но вдруг Вырин пришел в себя, вытянулся по-солдатски — руки по швам, деревянную ногу приставил поближе к здоровой, казалось, даже стукнули солдатские каблуки, и произнес:

— Служу Советскому Союзу!

Люди захлопали бурно в ладони.

Кто-то крикнул:

— Слава герою!

Вырин смутился и стал быстро спускаться со сцены. Но это лишь вызвало новые аплодисменты.

Оказывается, к награждению боевым орденом сержант Вырин был представлен еще тогда, много лет назад, сразу же после окончания боев за Киев. Однако награду считали посмертной. Не знали, что жив солдат. И вот только теперь орден нашел героя.

— Дождался ты, Лешка, дождался, — говорил дед Опенкин в тот вечер колхозному плотнику. — А все он, Савельев. Он докопался. И я, — добавил старик. — Я письма носил на пошту.

Потом дед стал вспоминать свое. Свой случай тогда в болоте.

— Может, и меня медаль дожидается. А?

Через месяц в том же клубе играли колхозную свадьбу. Павел Корытов женился на Лизе Сизовой.

— Горько! — неслось в поля.

— Горько! — неслось в леса.

— Горько! — летело в небо.

Глава шестая. Боевая медаль и другие почти удивительные истории

Коварная бочка

При Савельеве, после большого перерыва, вновь установили в колхозе Доску почета. Порядок ввели такой: вывешивать портреты тех, кто выработает не менее трехсот трудодней.

Но тут не обошлось без курьеза.

Дядя Гриша, муж тети Лизы, тоже загорелся желанием попасть на Доску почета. Даже ездил в райцентр — заблаговременно сфотографировался.

Захотелось дяде Грише наконец сравняться с женой. И хоть раз в жизни увидеть свою фотографию на почетном месте. Рассчитывал дядя Гриша и на то, что таким образом он сможет попасть и в газету, хотя бы в районную.

Когда подвели итоги, выяснилось, что у дяди Гриши не хватает одного трудодня. Оказалось, их у него всего 299. Дядя Гриша заставил трижды пересчитывать свои трудодни. Но итог получался все тот же. Бедняга чуть не расплакался.

Многим было обидно за дядю Гришу, так как все знали, что работал он честно и не ради большого заработка, а именно ради Доски почета.

Все осложнилось тем, что было уже тридцать первое декабря, и к тому же вторая половина дня. Заработать дополнительный трудодень в этом году казалось уже невозможным.

И вот тут-то Червонцев вспомнил, что брали они для своей бригады в долг у трактористов из колхоза «Передовой» бочку машинного масла. Долг могут теперь вернуть. Так вот: если дядя Гриша желает, пусть отвезет в «Передовой» масло.