|
- Ну что, - поворачиваюсь, - лебедь белый, много ли накопал? А царевич-то не дурак был, вместо черенка лопаты за скатерть уцепился. Мол, лопать время самое. Только не знал, бедняга, что скатерть самобранкой не просто так прозывается. А за привычку браниться матерно, когда ее разворачивают. Хотя ее-то даже понять можно и пожалеть - вот если бы мне на пузо все время чего горячего пристроить норовили, и я бы, хоть и из интеллигентной семьи происхожу, в выражениях не постеснялся. В общем, скатерть истерит, царевич тоже, лягухи квакают, трясина булькает. Только я молчу. Да еще и лопата. - Ладно, - говорю, - невесту хошь? Если хошь, тогда сапог не жалей - в грязюку полезай. Ну, чего делать, полез он, болезный, царевну искать. Им, сынкам царским, ведь хуже, чем нам, котам, приходится. У них не Яга, которая по доброте душевной абы кому подарить может, у них папенька - царь. Этот - не отдаст первому встречному, сам повесит. Так что лучше уж в болоте потонуть. Или как повезет. В общем, шагает себе Ванька по болоту, шагает. (Меня из уважения на шею себе посадил. Чтоб, значит, не намок светоч знаний.) Вполне ничего выходит. Приятственно. Сухо, пружинит слегка. Вдруг видим - сидит на кочке лягуха, представительная такая, благородного буро-зеленого окрасу, и во рту стрелу золотую держит. - Ну, - заявляет ей царевич, - привет тебе, голубка ясная. Жениться я на тебе пришел. Прямо сразу, не снимая сапог. А потому харю умой, в смысле переоденься в что-нить кружевное, и стрелу отдай. Казенная же. А зеленая стрелу из рта вынимает и в ответ речь держит: - Ква, добрый молодец. Жениться - это я завсегда рада. А потому сначала кольцо обручальное гони, а опосля и стрелу получишь. Ванька от неожиданности аж дар речи потерял. Ну, думаю, мне самое время вмешаться пришло. Подтолкнуть, значит, к правильному выбору. Мол, бери, советую, пока дают. А то с твоей рожей на тебя и лягушек не останется. Иван Никодимыч, младший сын царя Нашли мы эту царевну болотную. Смотрю ж я на нее, смотрю. Все кадки с тиной да ухмылочки послов мерещатся. Аж даже про сапоги пострадавшие думать забыл. И на душе так тоскливо-тоскливо. Страдаю, в общем. Только долго страдать мне не дали - кот на шее ка-ак давай ерзать: уверяет, что брать надо. Пока хоть такое есть. - Ты, - говорю ему, - совсем сдурел? Какая ж это лягуха? Это ж жаба цельная, трехстворчатая. Ей же пруда под окнами отцовского терема не хватит. Не поместится. Тут жаба, хитрюга этакая, голос подала: - Поцелуй меня, царевич. Не пожалеешь. Будет тебе супруга по вкусу. Практически дева. Только из болота сначала вынеси. А то ведь надорвешься потом, хилый мой. Ну, вытащил я ее, где посуше. Вытер кое-как рукавом. Посмотрел на нее. И справа посмотрел, и слева. Так тошно же. Вне зависимости от вида. - Не, - плачусь коту, - не могу я это целовать. Я с детства гадов всяких боялся аж до дрожи. Помню, начнет меня матушка устрицами заморскими потчевать, а я из под стола и не вылажу, пока их без меня не сожрут… Митрофан, личный кот царевича По плану самое время царевну целовать, а Ванька-то никак. Травма, говорит, психологическая. В детстве полученная. Поэтому с лягухами не целуется. Даже с закрытыми глазами. Думал я, думал, аж устал весь. А тут еще и сынок царский влез, что пусть сначала стрелу отдаст, а там и целовать будем. - Ладно, - сжалилась невеста, - держи свою стрелу. У меня еще есть. |
