— Вот и отлично. Что не доедим, то нам, Глаша, на ужин! — воскликнул Николай Иванович и, обратясь к стоявшему около них красивому повару-усачу, сказал: — Ле гусь и сет индейка пур ну, и чтобы тре бьян было.

Земляк тотчас же подхватил и объяснил повару по-французски.

— Pour trois personnes seulement, monsieur? — спросил повар, удивленно выпучивая глаза.

— Так что ж, что пур труа? Что не доедим, — с собой возьмем, — отвечал Николай Иванович. — Да немного, брат, я думаю, и с собой-то брать придется. Постой, постой… — остановил он повара, взявшего уже с мраморной доски гуся и индейку и собиравшегося удалиться к очагу. — Анкор ля вьянд… мяса надо, нельзя без мяса…

— Полно, Николай Иваныч, ну куда нам столько! — вскинула на него глаза Глафира Семеновна.

— Матушка, я оголодал в Париже. Как вы думаете, земляк, не заказать ли нам еще телячьей грудинки, что ли?

— Грудинка, гусь, индейка — да этого и не вынесешь.

— Не знаю, как вы, а я вынесу. Уж очень я рад, что до настоящей еды-то добрался.

— Довольно, довольно. Вот теперь нужно только спросить, какой у них суп есть.

— Нет ли щец кислых?

— Нет, нет. Этого вы здесь, в Париже, ни за какие деньги не достанете. Quelle soupe est-ce que vous avez aujourd’hui? — спросил земляк повара и, получив ответ, сказал: — Только бульон и суп-пюре из зеленого гороха. Вы как хотите, а мне при индейке и гусе, кроме бульона, ничего не выдержать.

— Суп-пюре… пюре, мосье… Он — бульон, а же — пюре, — закивал повару Николай Иванович и прибавил: — Все-таки посытнее. Ну так вот: ле индейка, ле гусь и суп-пюре и бульон. Ах да… Стой, стой! Салат анкор. Боку салат.

Предвкушая блаженство сытного обеда, Николай Иванович улыбнулся и радостно потирал руки.

— Винца-то красненького нам подадут, земляк? — спросил он.

— Сколько угодно. А вместо водки мы коньяку выпьем, — ответил земляк.

Впервые — досыта!

Когда супруги и земляк уселись за стол, к ним подбежала миловидная женщина в коричневом платье, белом переднике и белом чепце и загремела тарелками, расставляя их на стол.

— А скатерть, а скатерть на стол? — заговорил Николай Иванович.

— Здесь скатертей не полагается, — отвечал за женщину земляк. — Чистый белый мраморный стол, вот и все. Простота и опрятность. Посмотрите также на сервировку. Ведь эдакой тарелкой можно гвозди в стену заколачивать, до того она толста.

— Коньяк, мадам, коньяк… Апорте… — торопил прислугу Николай Иванович.

— Cognac? A présent? — удивленно спросила та. — Mais vous n’avez pas encore mangé.

— Да, да… Это по-русски… — пояснил ей на французском языке земляк. — В России всегда пьют крепкое вино перед едой, а не после еды. Это для аппетита. Принесите нам, пожалуйста, флакончик коньяку и порцию сыру.

Коньяк подан. Мужчины начали пить. Прислуга с удивлением наблюдала за ними издали, пожимала плечами и переглядывалась с другой прислугой, указывая на мужчин глазами. Подали суп. Мужчины выпили коньяку и перед супом. Видя это, прислуга чуть не расхохоталась и поспешно отвернулась, еле удерживая смех. Это не уклонилось от взора Николая Ивановича.

— Чего это их коробит? — спросил он земляка.

— Не принято здесь пить коньяк перед едой. Его пьют только после еды, и вот этим прислужающим барынькам и кажется это дико.