Супруги не ехали и трех минут.

— Только-то? Уж и приехали? — удивленно проговорил Николай Иванович, вылезая из кареты. — Не стоило и ехать. Пешком бы дошли. Черти! Ведь нарочно морочат людей, чтобы содрать за карету по два франка с пассажира!

— Да уж выходи. Полно тебе ворчать из-за четырех франков. На кутеж в Париже семисот не жалел, — попрекнула его Глафира Семеновна.

Роскошная «Россия»

Гостиница «Россия» — одна из роскошных гостиниц в Женеве. Супруги вошли в подъезд гостиницы, и начался обычный перезвон. Швейцар позвонил в большой колокол, где-то откликнулся маленький, зазвенели электрические звонки. Откуда-то вынырнул обер-кельнер во фраке и с карандашом за ухом, с лестницы бежал просто кельнер с салфеткой в руке, появился мальчишка в синем пиджаке с галунами на воротнике и со светлыми пуговицами. Перед супругами со всех сторон кланялись и приглашали их наверх, бормоча и на французском, и на немецком языках.

— Кто же здесь, однако, из вас говорит по-русски? — спрашивал Николай Иванович, поднимаясь вместе с женой по лестнице. — Руссиш… рюсс шпрехен.

Оказалось, что в гостинице никто не говорит по-русски.

— Ну Россия! Как же вы смеете называться Россией! Ведь это же обман. К вам едут, чтобы пользоваться русским языком, а здесь ничего этого нет.

Комнату они заняли в восемь франков. Комната была роскошная. Обер-кельнер, показывая ее, очень расхваливал вид из окон.

— Перед глазами вашими будет Женевское озеро и наш снеговой Монблан, — подводил он супругов к окнам.

— Насчет видов-то нам — бог с ними. Потом рассмотрим, — отвечал Николай Иванович. — А вот нельзя ли чего-нибудь буар манже а ля рюсс. Тэ а ля рюсс можно? Тэ авек самовар.

— Oh, oui, monsieur… — поклонился обер-кельнер, собираясь уходить.

— Стой, стой… Вот еще… Приехали в Швейцарию, так надо швейцарского сыру попробовать. Фромаж швейцар апорте.

— Fromage de suisse? — поправил его обер-кельнер. — Oui, monsieur.

Через четверть часа супруги умылись, причесались, и явился чай, отлично сервированный, с мельхиоровым самоваром, со сливками, с лимоном, с вареньем, с булками, с маслом и даже с криночкой свежего сотового меда. Подали и кусок сыру. Николай Иванович взглянул и радостно воскликнул:

— Вот это отлично! В первый раз, что мы за границей ездим, по-человечески чай подали! Нет, швейцарцы — они молодцы! Бьян, бьян, — сказал он кельнеру, показал на чай и потрепал кельнера по плечу. Кельнер почтительно поклонился и с улыбкой удалился.

— И прислуга какая здесь чистая. Вся во фраках. Не чета нашему парижскому коридорному в бумажном колпаке и войлочных туфлях, — прибавила Глафира Семеновна.

— Смотри-ка, и медку подали. Знают русский вкус, — указал Николай Иванович на мед. — Одно только, подлецы, не говорят по-русски. Он прежде всего схватился за сыр, но сыр был преплохой. — Да неужто это швейцарский сыр? Вот сыром так опростоволосились. Совсем без остроты. Это наш русский мещерский сыр, а вовсе не швейцарский.

— Да, наверное, мещерский, — отвечала Глафира Семеновна. — Ведь ты спрашивал, чтоб все было по-русски, а ля рюсс, — вот они русский сыр и подали.

— Ну вот… Я явственно сказал, чтоб фромаж швейцар… Нет, уж, должно быть, здесь так ведется, что сапожник всегда без сапог, а портной с продранными рукавами.