— Послушай! Я не дам тебе пить коньяк! — возвысила голос Глафира Семеновна.

— Только рюмочку, Глаша, маленькую рюмочку. Коньяк ву заве?

— Коньяк? Уй, уй… — закивал араб.

— Так апорте эн вер… Только одну рюмку, Глаша. Я вот в эту воду вылью и выпью. Пить хочется, а голой воды не могу пить.

— Свинья! Своего слова не держишь.

Араб принес графинчик коньяку и рюмку. Николай Иванович, однако, рюмкой не стал отмеривать коньяк, а бухнул в стакан с водой прямо из графинчика, взглянул на жену, улыбнулся и пробормотал:

— Ух, ошибся! А все оттого, что под руку говоришь.

Воду с коньяком он выпил залпом и стал рассчитываться с арабом. За все взяли три франка.

В голове Николая Ивановича приятно шумело. Он повеселел. Коньяк сделал свое дело. Глафира Семеновна была насупившись и молчала. Они вышли из кофейни.

Ослы

Вечерело. Над Парижем спускались уже сумерки, когда супруги обошли ряд восточных построек, составляющих улицу. Пора было помышлять и об обеде.

— Я есть хочу. Ты хочешь кушать, Глаша? — спросил жену Николай Иванович.

— Еще бы не хотеть! Даже очень хочу. Целый день на ногах, целый день слоняемся по выставке, да чтобы не захотеть! Только не будем обедать на выставке, а пообедаем где-нибудь в городе. Мало ли там ресторанов.

— Ну ладно. А теперь на загладку прокатимся на ослах, да и велим вывезти нас прямо к выходу.

— Нет, нет. Что ты! Вот еще что выдумал! — воспротивилась Глафира Семеновна.

— Да отчего же? Ослы ведь бегут тихо. Они не то что лошади. Да кроме того, их под уздцы ослиные извозчики ведут. Опасности, ей-ей, никакой.

— Боюсь, боюсь.

— Бояться, душечка, тут нечего. Ты видела, когда давеча англичанка ехала? Самым спокойным манером. Да еще какая англичанка-то! Восьмипудовая и вот с каким брюхом!.. Доехали бы до выхода, а там взяли бы колясочку и велели бы извозчику везти нас в самый лучший ресторан. Чего тут?.. А вечером в театр.

— Да, право, Николай Иваныч, я верхом никогда не езжала.

— Да ведь это осел, а не лошадь, — уговаривал Николай Иванович жену. — Вон даже маленькие девочки ездят. Ну, смотри, как маленькая девочка хорошо едет, — указал он на нарядно одетую всадницу лет двенадцати, в коротеньком платьице и черных чулках. — А завтра на выставку уж не поехали бы, а отправились бы по магазинам покупать для тебя парижские наряды. Как магазин-то хороший называется, который тебе рекомендовали?

— Магазин «Де Лувр».

— Ну вот, вот… А только сейчас уж проедемся на ослах. Пожалуйста, проедемся. Знаешь, для чего я прошу? Мне хочется похвастаться перед Скалкиными. Сегодня вечером и написал бы им письмо, что ездили мы на ослах с диким арабским проводником, который пел арабские песни, что осел взбесился, закусил удила и помчался прямо по направлению к бушующей реке, — еще момент, и ты бы погибла в волнах, но я бросился за тобой и на краю пропасти остановил рассвирепевшего осла…

— Схватив его за хвост? — перебила мужа Глафира Семеновна.

— Зачем же за хвост? Схватил его под уздцы. С опасностью для своей жизни схватил под уздцы.

— Ах, Николай Иваныч, как ты любишь врать! И что это у тебя за манера!

— Не врать, душечка, а просто это для прикраски.

— Да, пожалуй, поедем. А только ведь никакого удовольствия.

— Ну как никакого! Эй, ослятник! Балахонник! — крикнул Николай Иванович приютившегося около стены погонщика с ослом, но тот не понял зова и не пошевельнулся.