Запасшись билетами, супруги поехали обедать. Извозчик привез их к какому-то зданию и сказал по-французски:

— Вот здесь хорошие обеды. Вы останетесь довольны. Это Пассаж. Войдите, и вы увидите ресторан.

Супруги вошли в ресторан. Ресторан был блестящий и буквально залит газом, но рекомендованный обед не понравился нашим героям, хотя он и состоял из восьми перемен. Суп был жидок, вместо рыбы подали креветки с соусом провансаль, которых Глафира Семеновна и не ела, мяса, поданного на гренке, был дан такой миниатюрный кусочек, что Николай Иванович в один раз запихал его в рот. Далее следовали донышки артишоков, какой-то неизвестно из чего приготовленный белый соус, половина крылышка пулярки с салатом, пудинг с абайоном, дыня и кофе. В обед был введен также пунш глясе. Взяли за все это по шесть франков с персоны, кроме вина.

— Где же хваленая парижская еда-то? — спрашивал Николай Иванович после обеда, допивая остатки красного вина. — Взяли за обед по шести французских четвертаков, что, ежели перевести на наши деньги, составляет по курсу два рубля сорок копеек, а, ей-ей, я ни сыт, ни голоден. А у нас в Петербурге за два рубля у «Донона» так накормят, что до отвалу. А здесь я, ей-ей, ни сыт, ни голоден. Ты знаешь, после обеда я всегда привык всхрапнуть, а после этого обеда мне даже спать не хочется. Эх, с каким бы удовольствием я теперь поел бы хороших свежих щей из грудинки, поросенка со сметаной и хреном, хороший бы кусок гуся с яблоками съел. А здесь ничего этого нет, — роптал он. — Мало едят французы, мало. Ведь вон сидит француз… Он сыт, по лицу вижу, что сыт. Сидит и в зубах ковыряет. Хлеба они с этими обедами уписывают много, что ли?! Помилуйте, подают суп и даже без пирожков. Где же это видано! Да у нас-то в русском трактире притащит тебе половой расстегай, например, к ухе, так ты не знаешь, с которого конца его начать, — до того он велик. Донышко артишоков подали сегодня и десяток зеленых горошин. Ну что мне это донышко артишоков! У нас пяток таких донышек на гарнир к мясу идут, а здесь за отдельное блюдо считается. К мясу три вырезанные из картофеля и зажаренные спички подали, — вот и весь гарнир. А у нас-то: и картофель к говядине, и грибы, и цветная капуста, и бобы, и шпинат. Ешь не хочу. Спросить разве сейчас себе целую пулярку? Ей-ей, я есть хочу.

— Да полно тебе! После театра поешь, — отвечала Глафира Семеновна. — Для твоей толщины впроголодь даже лучше быть. Расплачивайся скорей за обед да поедем домой. Мне нужно переодеться для театра. Ведь уж, наверное, у них в Париже хоть в театре-то бывает нарядная публика.

— Попробуем завтра еще в какой-нибудь ресторан сходить. Неужто у них нет ресторанов, где хоть дорого дерут, да до отвалу кормят! Ну, возьми восемь франков за обед, десять, да дай поесть вволю! — сказал Николай Иванович и крикнул: — Гарсон! Комбьян?

Заплатив по счету, он поднялся с места и, глядя на слугу, проговорил, отрицательно потрясая головой:

— Не бьян ваш дине. Мало всего… Пе… Тре пе… Рюсс любит манже боку… Компрене? Глаша, переведи ему.

— Да ну его! Пойдем… — ответила Глафира Семеновна и направилась к двери ресторана.

Чем проще, тем лучше

По афишке представление в театре «Эдем» было назначено в восемь часов. Супруги подъехали к театру без четверти восемь, но подъезд театра был еще даже и не освещен, хотя около подъезда уже толпилась публика и разгуливал городовой, попыхивая тоненькой папироской caporal. Николай Иванович толкнулся в двери — двери были заперты.

— Кеске се? Уж не отменили ли представление? — обратился он к жене.

— Да почем же я знаю! — отвечала Глафира Семеновна.