– Ладно, черт с этим! Прошу тебя, оставь свою писанину! Прикинься больной, хоть умирающей. Только больше – ни строчки!..

– Да чего ты так волнуешься? – искренне удивилась Жаклин. – Сегодня все пишут – и кому лень, и кому не лень… и ничего!

– Так ведь они хоть и пишут мерзости, но делают это как то более деликатно, обходя неподобающие для печати события!.. А ты?!

– А я – в лоб! – развеселилась Жаклин. – Я – правду!

– Однобокая она у тебя получается! Только твоя личная точка зрения на давно минувшие события, о которых и вспоминать то не стоит!

– А что ж мне, с их точки зрения смотреть? Если им не нравится, пусть ответят!

– И ответят! Дождешься!

– Ладно!.. Значит, полный аншлаг? – хихикая, уточнила Жаклин.

– Полный! Из редакции уже звонили! Тебя разыскивают! Ждут продолжения! Думают тираж увеличить! В нашем киоске было пятнадцать экземпляров. За полчаса ни одного не осталось!.. Уж очень ты круто взяла! Всех переплюнула! Твои предшественники по описанию подвигов ныне здравствующих лишь кусали их да грозили пальцем из за кустов, а ты!.. Домработница рассказала, что когда старик прочел, как петушком перед членом ЦК и завотделом культуры ходил, так последние волосенки свои выдрал!..

– Поделом ему!.. И ведь все истинная правда, с какой стороны не посмотри! Он тогда «Золотого петушка» поставил! Успех критика по указке партии обеспечила грандиозный. Вот он и выказывал свою благодарность начальству. А ловко я подметила!.. – Жаклин прикрыла глаза и, не вникая больше в болтовню приятельницы, припомнила, что именно писала…

«Отмечали Первое мая на даче одного члена ЦК. Петр Арсентьевич весь лучился от осознания собственной значимости. Приглашенных было много, и все какие!.. А он только один спектакль успел поставить во вверенном ему театре! «Значит, начальство смотрит на меня как на способного обеспечивать нужное направление развития культуры в нашей стране!» – подумал он и приосанился.

Гуляли долго. Круг гостей постепенно редел. Остались самые сильные и самые приближенные. Петр Арсентьевич тоже хотел уйти, по английски, но совершенно трезвый молодой человек в строгом костюме мягко остановил его на выходе и передал просьбу Самого – остаться! У Петруши круги радужные перед глазами от счастья пошли. «Не иначе, как что нибудь грандиозное предложат или разрешат!.. Я еще свое имя золотыми буквами!..»

И тут Сам поманил его рукой. Петр Арсентьевич стелящейся походкой подлетел и остановился поблизости с любезно вопрошающей миной на лице.

– Ну порадовал! – пыхтя, произнес Сам. – Понравился твой Петя Петушок! И как это он там у тебя в последнем акте кукарекает! – расхохотался он, и тут же, выждав требуемую паузу, вступил хор приспешников.

Кто как умел: кто баском, кто тенорком, кто с подвизгиванием, кто глазки закатив, кто, наоборот, выпучив. Петр Арсентьевич выбрал для себя благородно сдержанный смешок. С достоинством! Все таки главный режиссер театра! А Сам заливался все пуще и пуще! Хор не отставал, с виртуозным мастерством выделяя соло хозяина и ни на одну восьмую не осмеливаясь перекрыть его, постепенно приходя в состояние услужливого экстаза.

– А ну тка, Петюня! Порадуй почтенную публику! Изобрази, как это у тебя там… – широко разевая рот, высказался Сам.

Петр Арсентьевич несколько секунд продолжал с достоинством подхихикивать, не вникнув в суть произнесенных слов. Молодой человек в строгом костюме сделал ему знак рукой. Петр Арсентьевич непонимающе уставился на него. Тот раздраженно покачал головой и кивнул в сторону Самого!

– Ну давай, Петюня, изобрази петушка!..

– Я?! – Петр Арсентьевич от удивления развел руками, прямо как петух крыльями, что вызвало новый взрыв смеха.