– Я?! – Петр Арсентьевич от удивления развел руками, прямо как петух крыльями, что вызвало новый взрыв смеха.

Хмель, словно ведьма на метле, в одно мгновение вылетел из его головы. И он другими глазами взглянул на присутствующих.

Посредине, словно фотографироваться собрался, в широком кресле развалился красномордый Сам. Его белая рубашка, разошлась на огромном животе, потеряв пуговицы. Почтенным полукругом – кто на стульях, а кто прямо на полу – расположились остальные. Они, как теперь догадался Петр Арсентьевич, уже были приняты Самим в особый круг. И для каждого Сам лично выбирал «вступительное» задание. Справишься, понравишься – наш человек! Нет – живи и пеняй на себя!

«Неужели?! – растерянный взгляд Петра Арсентьевича скользил по лицам столпов общества. – И они так же, как и я?.. Не может быть! Тут что то не то!» – и он решил схитрить, перевести все в шутку.

– Да у меня не получится! – как можно увереннее произнес он. – В спектакле молодой актер Петушка играет. Голос звонкий, темпераментный! Он вообще поразительно умеет всяких животных изображать! Вы бы видели, как он корову показывает!.. – нарочито увлекся Петр Арсентьевич, желая отвлечь и Самого. – «Пусть только захочет! А уж его прислужники в один миг этого актера разыщут и доставят! Вот пусть он и кукарекает!..»

Но брови на кумачовом лице нахмурились, а окружение Самого заволновалось, словно волны Черного моря в преддверии шторма.

– Не хочу корову! – рявкнул Сам. – Хочу Петушка, и немедленно!.. Давай!

Молодой человек в строгом костюме, все еще делавший руками непонятные Бахареву знаки, вдруг таким долгим взглядом посмотрел на него, что тот понял все в одно мгновение, словно ему объяснили: «Не исполнишь маленькую прихоть Самого – сам в ничто превратишься! Забудь о столичном театре! Забудь о карьере! В лучшем случае – второй режиссер во второстепенном городке какой нибудь отдаленной области. А исполнишь!.. Что тут говорить!» Петр Арсентьевич окинул взглядом близкий круг Самого.

Его не принуждали, ему предлагали сделать выбор. Откажется, встанет в позу – все тут же позабудут о нем, отвернутся, словно и не было его вовсе. Сам новую шутку выдумает, или кто подскажет, или кто в подхалимском порыве лично выскочит на середину и петушком, и воробышком, и лошадью, да чем пожелаете!.. Зато уж у себя в кабинете!.. Лютый лев! Достоинство, осанка, речь неторопливая, голос негромкий, чтобы подчиненные, затаив дыхание, каждое слово ловили. Ведь о том, что он здесь выделывает, им то неведомо!

«Может, и я буду так же сидеть рядом с Самим и опираться на ручку его кресла, как сейчас завотделом опирается. Ведь ему, наверное, тоже это право не просто так досталось!»

Эта мысль вихрем пронеслась в отрезвевшей голове Петра Арсентьевича.

– Да я что ж? – тушуясь, сказал он и бисерно рассмеялся. – Я то – пожалуйста! Я просто хотел как лучше!.. – Он отчаянно замахал руками и издал к собственному удивлению звонкое, даже с залихватскими переливами: «Ку ка ре ку!!!» Увидел довольную улыбку Самого и вошел в раж. Руками еще ловчее захлопал и пошел вкруг кресла с достоинством, словно по птичьему двору. Ножку выкидывает, шпорами цокает и заливается.

Сам даже с кресла сполз. Остальные – кто за живот схватился, кто слезы, кто лысину вспотевшую белыми платками вытирают.

Сам рукой поманил Петра Арсентьевича.

– Молодец! Куда твоему зеленому артисту!.. Тебе самому Петушка надо играть!..

«Господи! – взмолился Бахарев. – Только не это!.. Ну что же я буду за режиссер, который петухом на сцене кричит?!»

– А эта… – чмокнул губами Сам. – Шамаханская царица у тебя – хороша!.