– Давайте Боровикову!

– Да вы что?! – Режиссер даже подскочил. – Она меня убьет!.. Я едва выпутался из злостной интриги, сплетенной кем то в театре, что мы с Боровиковой…

– Но тогда что делать?! – вскричал директор и тоже вскочил. – До субботы пять дней!.. Может, Несравненную из больницы? – чуть слышно прошептал он.

Режиссер отчаянно замотал головой.

– Вчера был у нее. Еле говорит!..

– Это конец!.. Грушин не из тех, кто отступится!.. Считайте, что свое кресло я уже потерял! Отправят заведовать каким нибудь завалящим клубом! А ведь я в душе – артист! До самозабвения люблю оперетту! – простонал директор.

Режиссер в знак искреннего сочувствия опустил голову и вдруг…

– Частица черта в нас заключена под час!.. – раздался свежий веселый голос.

Словно по команде директор и режиссер обернулись к сцене, на которой озорничала молодежь: Женя пела Сильву, а ее подружка Рита изображала очарованного Эдвина.

– Это знак свыше! – прошептал директор.

– Это безумие! – пробормотал режиссер.

– Но вы на него пойдете! – воскликнул директор.

– Эй!.. Как вас?.. Женя, кажется?! – включив микрофон, обратился к артистке режиссер.

Женя кивнула и подошла к рампе.

– Спуститесь сюда! – раздалось из темноты зала.

Девушка весело сбежала по ступенькам и предстала перед начальством.

– Вы знаете партию Сильвы? – несколько сурово начал режиссер.

– Да!

– Всю?

– До последнего вздоха! – улыбнулась Женя.

– Она молодец! Она смышленая! – похлопывая ее легонько по плечу, проговорил директор. – Она из выхода Мадлен обвал в зале устроила. Все только и говорят, что о… Как ваша фамилия… забыл что то?..

– Рахманина! Евгения Рахманина! – выкрикнула Женя задорно.

– Прекрасно! – умильно всплеснул руками директор. – Великолепно! Для афиши лучше не придумаешь! Евгения Рахманина! Ну так я пойду распоряжусь… насчет афиш, – тронул он за рукав погрузившегося в тягостное раздумье режиссера и потихоньку, чуть ли не на цыпочках, удалился.

Несколько минут царило глубокое молчание. Удивленная Женя хлопала длинными ресницами и ждала позволения вернуться на сцену.

Но режиссер решился:

– В субботу вы будете петь Сильву! – произнес он, ожидая испуга на хорошеньком личике и страстного шепота: «Я боюсь!» Но вместо этого артистка чуть не бросилась ему на шею, дико закричав, запрыгав и захлопав в ладони.

– Вот здорово!..

– Да вы уверены, что справитесь? – опешил он.

– Еще бы! – сверкнули черные глаза. – Еще бы!

– Ну, тогда… – растерянно пробормотал режиссер. – Репетиция отменяется! – обратился он к артистам на сцене и, опустившись в кресло, сказал помощнику: – Срочно вызовите основной состав «Королевы чардаша»!

Удивленный помощник помчался выполнять указание.

Сначала было непомерное удивление, затем смешки, что, мол, это какой то розыгрыш. Эдвин, красивый, утомленный восхищением премьер, был уверен, что их вызвали для репетиции шутливого поздравления по случаю очередного юбилея какого нибудь актера. Или, может быть, театра, с которым у примадонны натянутые отношения – поэтому в отместку вместо себя она и выставила девчонку из хора.

Он приветливо махнул рукой появившемуся на сцене режиссеру, но выражение лица последнего не оставляло никаких сомнений, что все очень серьезно. Режиссер в двух словах объяснил ситуацию. И хотя она была понята, все равно премьер озвучил общую мысль так: «Представить вместо примадонны какую то, пардон, Женьку!.