«Как узнали? Гаррик кому то сказал? – Исключено! Жаклин? – Ей то зачем? – и тут он вспомнил, что, когда Степан и Гаррик вошли в номер, кроме Жаклин там было еще три артиста. Вероятно, кто то из них обратил внимание на растерянный вид Райкова и, выйдя, приложил ухо к двери. – А может, Степан сам кому сболтнул? Вряд ли, он парень неглупый…»

Но тянуть с ответом было нельзя.

Петр Арсентьевич решил пожать плечами и выразить глубокую задумчивость.

– Понимаете, мы не имеем права игнорировать даже слухи, но если вы скажите, что ничего не было, то и вопросов не будет.

Эти слова человека в строгом костюме еще больше насторожили Бахарева. Может, он сказал правду: всего лишь слушок был, мало ли их бывает, а может, и задумал втянуть Петра Арсентьевича в неприятную историю. Обвинить, что тот умалчивает о диссидентских настроениях во вверенном ему коллективе. Тем не менее, свобода выбора была: уверенно взглянуть в глаза чиновнику и сказать: «Нет, мне об этом ничего неизвестно!» или же, подобострастно засуетившись, пробормотать с отлично сыгранной неопределенностью: «Так конкретно… ничего, но слушок, ваша правда, был! Однако я разобрался – оказался безосновательным! Но был!..»

Петр Арсентьевич, дороживший тем, что ему разрешают выезжать за рубеж с сыном, а теперь еще и с невесткой, выбрал второй вариант ответа.

На следующие гастроли мюзик холл отправился уже без Степана Райкова. Никто ничего тому не объяснил, просто в визе было отказано. Степан принялся ходить по инстанциям, требовать разрешения на выезд и говорить… говорить то, о чем думала вся интеллигенция, но упорно молчала.

Как то под утро в квартире Райкова раздался звонок в дверь. Вошли санитары, сделали Степану укол и увезли его в психоневрологическую больницу.

– Вот этого то: «Был слушок!» я и не могу простить Петру! – выкрикнула в трубку Жаклин. – А он еще это за подвиг нам представил. «Дети мои, только что я отвел от нас гром и молнию! Кто то донес о нашем разговоре с Райковым и там, – он завел глаза кверху, – этим фактом заинтересовались, но я как всегда успел позаботиться о нас!» Позаботился! – брызгая слюной, кричала Жаклин, – ценой чужой жизни!

– Но тогда тебя это не волновало!

– Тогда – нет! Да что я могла понимать?!

– Правильно, а когда рассталась с Гарриком, ввязалась в брачную авантюру с первым красавцем экрана Лютаевым, когда жизнь тебя стукнула, ты вдруг вспомнила о Степане.

– Вспомнила! Узнала у Валентина адрес и поехала к нему в психушку. Он тогда уже был абсолютно мирным. Степана я, конечно же, не узнала – у него были такие чудные голубые глаза, а стали какими то бесцветными. Да разве только в этом дело! Вернулась, бросилась к Валентину: «Как же так? Неужели ничего нельзя сделать?» Степан к тому времени, если не ошибаюсь, уже лет восемь отсидел в дурдоме. Так он только головой покачал. «Кто, кто погубил моего брата?» – мучился он страшным вопросом. Я промолчала…

– И правильно сделала! А теперь, теперь зачем ворошить? Думаешь, Валентину от твоей правды лучше станет, когда он узнает, что в течение всей жизни пожимал руку виновнику трагедии его брата? Степке станет лучше на том свете?

– Мне станет лучше!

– Жаклин, ты совершаешь еще одну глупость, может, самую большую!..

– Не трать времени! Рукопись второй главы уже в редакции журнала!

Марго тяжело вздохнула, произнесла: «Ну ну!..» и положила трубку.

Жаклин пожала плечами: «Очередная глупость!.. – повторила она и взорвалась: – Узколобое мышление! Правда не может быть глупостью! Безрассудством, возможно, но глупостью – никогда!»

Она допила свой коктейль вернулась к ноутбуку.