Мы сразу же напряглись. Но стоило нам выйти из общежития и пройти чуть-чуть в парк, как мы услышали знакомый голос, воркующий с кем-то в кустах неподалёку.

Я буквально увидел, как отец изменился в лице, схватился за ремень, но потом снимать его передумал, зато решительно ворвался в кусты. Мы последовали за ним.

Ну на самом деле могло бы быть и хуже. Ада просто сидела рядом с Голицыным на лавочке, спрятавшейся в кустах, и смеялась каким-то его шуточкам. Я уверен, что те были достаточно сальными. На коленях у неё расположился огромный букет цветов.

Отец, не раздумывая ни секунды, схватил племянника Ермолова за шиворот и развернул к выходу из естественной беседки, сказав:

— Ещё раз увижу рядом с моей дочерью, оторву тебе твой поганый язык и придам такое ускорение, что ты до Коктау без телепорта своим ходом долетишь! — и пнул его солдатским сапогом в ягодицу.

Но Николай не привык к такому обращению, поэтому развернулся, но не мог подобрать слов, чтобы выразить свою ярость.

— Почему Коктау? — это, видимо, ошарашило его даже больше, чем всё остальное.

— За дядей своим покатишься, — рыкнул на него отец. — Его сегодня официально от трона отлучили! Так что брысь пошёл, пока я тебя в пепел не обратил и не развеял по местности!

Голицын сглотнул, побледнел, но развернулся и ушёл. Видимо, сообщение про дядю выбило его из колеи. Эх, как приятно было видеть его с вытянувшимся от страха лицом. Ибо нечего.

Но тут грянула истерика со стороны Ады.

— Да что ж вы делаете-то, а⁈ — закричала она. — Зачем вы так⁈ Коленька хороший! Коленька самый лучший! Он мне цветы дарит, такие слова говорит! А вы! А вы!..

— Яблоко от яблоньки недалеко катится, — заметил на это я. — Дяденька твоего Коленьки вообще-то всех нас с вала чуть на виселицу не отправил. Так что нечего слёзы лить. Или ты хотела бы связать свою судьбу с теми, кто уничтожил твой род?

— Они не могли! — глотая слёзы, проговорила сестра. — Нет-нет-нет! Такого быть не может! Коля про меня уже рассказал своим! Генерал уже изъявил желание со мной познакомиться!

— Ага, прямо после того, как пришёл бы с нашей казни, — пробурчал отец, постепенно остывая. — Вот сразу бы и познакомился. Рассказал бы тебе, какие отвратительные у тебя родители и братья!

— А ещё, — я вспомнил взгляд, масляный и влажный, которым Ермолов следил за Адой на самом первом нашем приёме, — я слышал, что генерал вообще любит молоденьких девочек. Причём, чем моложе, тем лучше. А ты уши развесила и слушаешь всё, что тебе скажут.

— Вы всё лжёте! — обливаясь слезами заявила сестра. — Вы просто завидуете моему счастью. Я вам не верю!

Я почувствовал за секунду, что это не просто слова. Это срыв. Причём, не только нервный, но и магический.

Только успел крикнуть:

— Ада!..

Но было уже поздно. Полыхнуло так, что я даже глаза заслонил, чтобы не ослепнуть.

Когда открыл, то картина была достойна кисти какого-нибудь именитого художника. Обгорелая лавочка за невысокой девицей, перед ней трое родственников в парадных, но дымящихся костюмах. А всё остальное в радиусе десяти метров — чистые головёшки. Жар был просто адский, хоть и короткий. От кустов не осталось ни одного живого прутика.

Тут же на главном корпусе завыла сирена. Послышался топот охранников, спешащих к месту происшествия. Чуть позже из общежития травниц высыпали остальные девчонки. Как их только выпустили? Следом за ними выскочила куратор курса.

Ада тяжело дышала, вбирая воздух носом. Но зато рыдать перестала. Я же едва сдерживался, чтобы не уколоть её. Но сейчас это было чревато.

— Можете забирать её с собой, — сказал я, обратившись к отцу.

— Почему? — не понял тот.