Мотор заглох. Гвоздь скулил, с ужасом ожидая дальнейших запланированных Сантой действий. Но тот ничего не говорил и не делал. Он извернулся, взглянул в ветровое стекло. Санта исчез.

Хотя в одиночестве Гвоздь не остался. Собиралась толпа зевак, выстраивалась полукругом вокруг фургона, разглядывая его, тыча пальцами на окровавленное лицо, на мокрые штаны, на что‑то налепленное Сантой на лоб. Кто‑то расхохотался. Остальные подхватили.

Гвоздю хотелось умереть.

Наконец он услышал сирены.

Воскресенье

1

– Как дела, Гектор?

Маленький Гектор Лопес взглянул на Алисию с больничной койки. Без улыбки.

– Хорошо, – сказал он.

Она перевела его в стационар в пятницу из‑за неудержимой рвоты, но со вчерашнего дня организм удерживал жидкость. Выглядит лучше. Хотя все еще лихорадка. Анализ спинной жидкости дал на первый взгляд отрицательный результат, а культура еще не готова. То же самое с мочой и кровью. Алисия надеялась обнаружить простую желудочно‑кишечную инфекцию, только сильно тревожилась из‑за практического отсутствия у него лимфоцитных клеток. Надо на всякий случай ввести внутривенно гамма‑глобулин.

– Как себя чувствуешь?

– Тут болит, – пожаловался мальчик, показывая на вытянутую левую руку с введенной в локтевую вену иглой трубки.

– Как только тебе станет лучше, сразу вытащим.

– Сегодня? – просиял Гектор.

– Возможно. Пусть сначала пройдет лихорадка.

– Ох.

Алисия обратилась к Джин Соренсон, сестре, сопровождавшей ее сегодня на обходе. Крупной блондинке едва стукнуло двадцать пять, а это уже закаленный ветеран войны со СПИДом.

– Приходит к нему кто‑нибудь? – тихо спросила она.

Соренсон пожала плечами:

– Мне об этом ничего не известно. Приемная мать звонила... однажды.

– Ну хорошо. А кто с Гектором в эту смену играет?

– Мы еще никого не назначили.

Алисия сдержала раздражение.

– Мы, кажется, договаривались, что у всех моих детей в каждую смену будет партнер, – ровным тоном проговорила она.

– Не успели, доктор Клейтон, – взволнованно объяснила Соренсон. – Тут такая была суета, кроме того, мы подумали, Гектор через пару дней выйдет, поэтому...

– Я хочу, чтобы у них был товарищ по играм даже на один день. У нас на эту тему был уже разговор, Соренсон.

– Знаю, – смиренно признала сестра.

– Но видно, не понимаете. Вам известно, как взрослым тоскливо в больнице, а представьте себе ребенка, прикованного к постели в палате, где чужие люди его раздевают и разувают, колют иглами, диктуют, когда надо есть, когда идти в ванную. Многие дети могут хотя бы рассчитывать, что придет мама, папа, родные, чуть‑чуть успокоят. Кроме моих. Им не на кого опереться. У них вместо системы поддержки черная дыра. Можете вообразить?

Соренсон отрицательно тряхнула головой:

– Я старалась, да только...

– Верно. Не можете. Поверьте мне. Это ужасно.

Алисия понимала. Через несколько недель после поступления в колледж попала в больницу с обезвоживанием после вирусного гастроэнтерита, очень похожего на случай с Гектором. Пролежав всего два дня, чувствовала себя жутко. Ни приятеля, ни близких друзей, никто ее не навещал, никто о ней даже не спрашивал, и будь она проклята, если позвонит домой. Незабываемое ощущение полной беспомощности и одиночества.

– Поэтому к больным детям в каждую смену приблизительно каждый час обязательно должен кто‑нибудь подходить, разговаривать, улыбаться, брать за руку, чтобы они могли на него рассчитывать, просто не чувствовать страшного одиночества.