— Марджед, — позвал он.

— Уходи, — попросила она, не поднимая головы. Столкновение, возможно, неизбежно, но нет причины, почему ей не следует противиться неизбежному.

— Нет, — возразил он. — Я никуда не уйду.

Он говорил по-валлийски. Голосом Ребекки. Марджед вздрогнула.

— Тогда уйду я, — пригрозила она.

— Нет.

Голос его звучал ласково, но она знала, что он не уступит. Он стоял за ее спиной, а перед ней была стена. Он просто не позволит ей уйти. Что ж, она знала, что разговор неизбежен. Но она не собиралась поднимать голову или повернуться к нему.

— Это было насилие, — сказала она.

— Нет, Марджед, — возразил он.

— Я не давала согласия любить графа Уиверна, — напомнила она.

— Я был Ребеккой, — сказал он.

Господи, а ведь он действительно был Ребеккой. Как она не догадалась, что это один и тот же человек, только говорит на другом языке?

— Ты согласилась любить Ребекку, Марджед.

— Ребекка — это маска. Такого человека не существует.

— Ты всегда знала, что под маской мужчина.

— Но я не знала, что это ты. Я ненавижу тебя. Ты сам знаешь, я ненавижу тебя.

— Нет, — в очередной раз произнес он. — Вчера, когда я делал тебе предложение, Марджед, ты почти сказала «да». Я видел слезы в твоих глазах и мучительную боль. Ты хочешь ненавидеть меня, но не можешь.

— Ненавижу, — повторила она.

— Почему? — спросил он. — Объясни. Причин было слишком много.

— Ты убил Юрвина.

— Нет, Марджед, — возразил он. — Это было просто трагическое стечение обстоятельств, повлекшее за собой гибель смелого человека, который боролся за свой народ. Я был всего лишь одним звеном в этой цепи. Я не отказываюсь от ответственности за свое неведение, но я не убивал его. Твоя ненависть зиждется только на этом?

Да, об остальном она не хотела думать. Это было слишком больно.

— Марджед…

— Я думала, что ты тогда пришел, чтобы извиниться передо мной, — воскликнула она, сама удивляясь страсти, прозвучавшей в ее голосе. — Я думала, что ты тогда пришел, чтобы успокоить меня, сказать, что любишь. А ты вместо этого разговаривал с папой и оглядывал меня с головы до ног, словно я забыла одеться.

На секунду он лишился дара речи.

— Но, Марджед, — наконец произнес он, — я был неуверенным, смущенным, виноватым юнцом. Ты казалась такой гордой, такой презрительной, что я ужасно смутился.

— А потом ты ушел! — Давняя боль вернулась, словно ей по-прежнему было шестнадцать лет, когда трудно скрывать свои чувства. — Ты просто ушел, не сказав ни слова. Ни разу не написал. Жил вдалеке целых десять лет. А когда я написала тебе — дважды! — о Юрвине, ты даже не соизволил ответить. Ты никогда не узнаешь, чего мне стоило написать те письма, обратиться к тебе, когда я вышла за Юрвина. Ты даже не дал знать, что получил их.

— Потому что я не получал писем, Марджед. — Теперь и в его голосе зазвучало страдание. — Я уехал, увозя в душе терзания. Я не знал, кто я такой. Единственная связь с моим прошлым — моя мать — была мертва, а свою первую любовь я разрушил собственными руками.