– У меня есть дом, у тебя – кружки, все остальное – просто мелочи. Каждый день на обед мы будем есть одну и ту же скромную пищу: помидоры, порезанные на четвертинки, с деревенским хлебом, который я люблю печь, базиликом, свежим оливковым маслом, баночкой сардин (если ты не поджаришь для нас рыбу) и баклажанами с огорода, а на десерт – свежий инжир в конце лета и хурму осенью, зимой же – ягоды и все остальное, что растет на деревьях: персики, сливы и абрикосы. Я очень хочу сыграть для тебя то короткое пианиссимо из бетховенской сонаты. Давай проводить так время до тех пор, пока я тебе не надоем. А если ты забеременеешь до того, как я тебе надоем, то мы проведем вместе куда больше времени – пока не придет мой срок (мы оба поймем когда). И ни я, ни ты не станем печалиться, ведь ты, как и я, будешь знать: сколько бы времени ты мне ни подарила, вся моя жизнь, детство, школа, университет, годы, когда я преподавал, писал, и все прочее, что случилось со мной, – все это вело к тебе. И мне этого достаточно.

– Почему?

– Потому что ты заставила меня полюбить все, все вокруг. Я никогда не был большим поклонником планеты Земля и никогда особо не ценил штуку под названием жизнь, но сейчас, когда я думаю о том, как мы едим на обед помидоры с солью и оливковым маслом и пьем охлажденное белое вино, сидя на нашем балконе, полностью обнаженные, греясь на полуденном солнце и глядя на море, у меня по спине пробегает дрожь.

Потом мне в голову пришла мысль.

– Будь мне тридцать, мои слова показались бы тебе более соблазнительным?

– Будь тебе тридцать лет, ничего этого не случилось бы.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Будь ты моим ровесником, я бы притворилась счастливой, притворилась бы, что для меня очень важна моя карьера, твоя карьера, наша жизнь; я притворялась бы так, как притворяюсь со всеми своими знакомыми. Не притворяться – непосильная для меня задача, мне это трудно, меня это пугает, поскольку мои координаты всегда зависят от того, кем я должна быть, а не кто я есть; что я должна иметь, а не чего желаю на самом деле; зависят от той жизни, которую я вижу, а не той, о которой на самом деле грежу. Ты для меня кислород, а я дышала метаном.

Мы лежали поверх одеяла, которое, как она сказала, возможно, никогда не стирали.

– Представляешь себе, сколько людей лежали на нем такие же голые и потные, как мы сейчас?

Мы со смехом отбросили эту мысль. Потом, ничего не говоря, приняли душ впервые с тех пор, как встретились в поезде, оделись и пошли на встречу с Элио.

Элио стоял у входа в отель. Мы обнялись, и, когда я отпустил его, он понял, что незнакомая девушка рядом неслучайно вышла из отеля одновременно со мной. Миранда тут же протянула ему руку, и они обменялись рукопожатиями.

– Я Миранда, – представилась она.

– Элио, – ответил он. Они улыбнулись друг другу.

– Я о тебе наслышана, – сказала она. – Он только и делает, что говорит о тебе.

Элио засмеялся:

– Он наверняка все нафантазировал, обо мне нечего толком рассказывать.

Пока мы шли по мощеному дворику, Элио вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Кто она?» Миранда перехватила его взгляд и пояснила:

– Я девушка, которую он подцепил вчера в поезде и затащил в постель.

Элио несколько неловко засмеялся. Тогда она добавила:

– Если бы ты вчера ждал его на Термини, сегодня я бы не стояла здесь и не рассказывала тебе об этом. – Она достала фотоаппарат и попросила нас встать у ворот. – Хочу сделать снимок.

– Она фотограф, – объяснил я, чуть ли не извиняясь.