Спросил, не хочу ли я прогуляться.

Я ответил, что хочу.

Мишель сказал, что раньше у него был пес, с которым они подолгу гуляли и возвращались затемно. Но потом пес умер, а заводить другого Мишель не захотел.

– Перед смертью он очень страдал, поэтому я его усыпил, но повторения такого горя я не хочу.

Я не стал его расспрашивать. Однако это, конечно же, означало, что я размышляю над услышанным.

Вскоре мы приблизились к лесу. Он сказал, что покажет мне озеро.

– Оно напоминает мне о Коро. Здесь всегда часов пять вечера и никогда нет солнца. На своих картинах Коро всегда рисовал красное пятнышко на шляпе лодочника – словно яркую веточку на мрачных ноябрьских полях, где никогда не ложится снег. Озеро напоминает мне о маме – все время кажется, что оно вот-вот заплачет, но рыданий не слышно. Этот пейзаж делает меня счастливым, возможно, потому что я чувствую, что он мрачнее, чем я.

Мы дошли до озера, и я спросил:

– Это здесь ты подзаряжаешь батарейку?

– Именно здесь!

Он знал, что я его поддразниваю.

Мы собирались посидеть на траве, но она оказалась мокрой, а потому, немного послонявшись по берегу, мы повернули назад.

– Не знаю, как сказать тебе об этом, но я пригласил тебя сюда по определенной причине.

– Хочешь сказать, дело не в моей внешности, или молодости, или блестящем интеллекте и даже не в моем мускулистом теле?

Он обнял меня и, полный желания, поцеловал в губы.

– Эта причина определенно связана с тобой, но, обещаю, мой сюрприз тебя удивит.

Становилось пасмурно.

– Это и в самом деле земля Коро, правда? Как всегда, скорбная. Однако настроение у меня улучшается. Может быть, потому что ты здесь, – сказал он.

– Точно потому что я здесь. Или, может быть, потому что я тоже счастлив.

– Правда?

– Я стараюсь это скрыть, разве не видишь?

Он обхватил меня за плечи, а потом поцеловал в щеку.

– Пойдем уже домой. Немного кальвадоса не помешает.

По дороге домой он сказал, что теперь моя очередь рассказывать о семье. Он, наверное, пытался показать, что не собирается все время говорить о родителях и даст мне столько же времени поговорить о моих. Но я сказал, что мне почти нечего рассказывать. И отец, и мать были музыкантами-любителями, так что я стал воплощением их мечты. Мой отец, университетский преподаватель, научил меня игре на фортепьяно, но, когда мне стукнуло лет восемь, понял, что мои возможности превосходят его. Мы втроем были исключительно близки. Родители всегда со мной соглашались, и в их глазах я не мог ошибаться. Я рос тихим ребенком, и годам к восемнадцати стало понятно, что меня привлекают и мужчины, и женщины. Сначала я ничего об этом не говорил, но всегда буду благодарен отцу: мы с легкостью обсуждали такие вопросы, которых большинство родителей не хотят касаться даже вскользь. Они с мамой расстались после того, как я поступил в институт. Думаю, они и сами не понимали, что именно я удерживал их вместе, хотя интересы их уже давно разошлись. Они вели каждый свою жизнь, и друзья у них были совсем разные. Потом однажды мама случайно столкнулась с человеком, с которым познакомилась задолго до знакомства с моим отцом, и решила переехать с ним в Милан. Отец думал, что уже никого себе не найдет, однако спустя несколько лет познакомился с девушкой, представь себе, в поезде, и теперь у них ребенок, и я крестный отец своего единокровного брата. В итоге все вполне счастливы.