— Ника, — тихо шепнул Киря. — С мамой пришла, мать, кстати, тоже ничего.

Влада давится со смеху и локтем тычет Кирю в бок:

— Кирюх, тебя заводят психопатки?

Я только сейчас замечаю, что она не одна.

Рядом с Никой садится за стол невысокая женщина с кроткой блондинистой стрижкой, выглядит она ничуть не старше дочери, движения ее резкие, энергичные, она то и дело что-то возбужденно рассказывает и хохочет.

— Мать? — удивляюсь я.

— Ты вообще из кабинета выходишь? — Влада снова закатывает тонущие в агрессивно-черной обводке глаза. — Это Ульяна Тарасова. Ей, кстати, принадлежит два процента акций, не столько конечно, сколько у мужа, но всё же. Кстати, стерва та ещё.

— А так сразу и не скажешь, — ухмыляюсь я.

И в этот момент Ульяна Тарасова поворачивается в нашу сторону, недовольно смотрит на меня, вскидывает брови. Я хочу отвернуться, но она вдруг поднимает руку и тычет мне средний палец, чем повергает в состояние близкое к шоку.

— Мама! — возмущается Ника, мягко прикрывая рукой неприличный жест матери.

И в этот момент наши взгляды встречаются. Дыхание спирает, сердце колотится, вытанцовывая страстный реггентон, норовя выпрыгнуть. А затем она виновато улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

***

Я проснулся. Ноги затекли и ныли от неудобной позы. Солнце ярко светило в окно. Из кухни доносился звон посуды, детские голоса о чем-то рассказывали наперебой.

Встав, первым делом я взглянул на Нафанаила: тот по-прежнему лежал, не проявляя признаков жизни. Только теперь вместо тулупа он был накрыт шерстяным пушистым пледом. Анна видимо позаботилась. Я проверил его пульс. Сердце хоть и слабо, но стучало.

— Эй, Нафаня! — я попробовал его растормошить, но не получив ответа, понял как это глупо. Ведь лекарь сказал ждать, значит надо ждать.

И хотя ждать я не любил, но решил, что в Чарграде у меня и так дел не мало. Возможно, к тому времени как я справлюсь с ними, Нафанаил очнется.

Из кухни запахло жареными оладьями, и я поспешил туда.

— Доброе утро, — сказал я, зайдя в кухню.

Анна, крутившаяся у плиты, даже не взглянула в мою сторону, а дети испуганно притихли. Теперь они были чистеньким и причёсанными, и сразу стало понятно, что старшая - девчонка лет пяти, а младший, не старше трех - пацан. Дети похожие на мать как две капли воды, смуглые, темноволосые,  с большими раскосыми зелеными глазищами, таращились на меня, не смея шелохнуться. У младшего от моего вида затрясся подбородок и, похоже, он собирался разрыдаться.

— Накормишь? — обратился я к Анне.

Та молча бросила передо мной тарелку и небрежно швырнула на неё несколько румяных оладий.

— Вот сироп, — тихо сказала девочка, робко подвигая ко мне пиалу с красным сиропом, похожим на вишневый.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— Ты бабайка? — серьезно спросил мелкий, глядя на меня исподлобья.

— Нет, не бабайка. А похож? — ответил я, откусывая от горячей оладьи.

Даже в зеркало захотелось взглянуть, неужели я такой страшный?

— Да, похож, — признался мелкий.

— Едим молча, — строго сказала Анна, подкидывая детям в тарелки прямо со сковороды горячую порцию.

Я уплетал не без аппетита и с интересом разглядывал детей. Как же удалось сделать так, чтоб взрослые люди в виртуальности мыслили как дети, вели себя как дети и ощущали себя детьми? Это ведь уже не простая симуляция, а колоссальная работа в нейро-психологии.

— А отец детей где? — спросил я Анну, когда она снова вернулась с горячей сковородой и очередной порцией.

Она смерила меня сердитым взглядом, затем мельком взглянула на детей.

— Не твоё дело, — шикнула она, дав понять, что это запретная тема в их семье.