Пора, решил он. Этот коп – жесткий мужик.

– Я слышал про одного типа, у которого ассенизационная станция в Марин‑парке, – сказал он.

– Что?

Карлос объяснил, что там работает его молодой «кузен», который видел кое‑что подозрительное. Извините, фамилию назвать не могу. Да и потом, сейчас он уже вернулся к себе в Мексику.

– Имена, мне нужны имена, – произнес Блейк.

Карлос почесал в затылке. Можно было бы пойти на сделку, получить деньги, но он этих денег не хотел. Делаешься платным стукачом, потом попадаешь в тюрьму, а там тебя в конце концов находят с заточенной зубной щеткой в горле.

– Этого типа, который занимается ассенизацией, зовут Виктор. Я сам с ним говорил.

– Говорили?

Он отхлебнул холодного пива:

– Позвонил ему. Сказал ему – я все знаю. А он стал угрожать, что расправится с моей семьей.

Блейк потрогал нос указательным пальцем.

– Послушайте, Карлос, вы бы рассказали нам подробности.

– Я мало что знаю, инспектор.

Блейк поднялся, собираясь уходить:

– Я сейчас же проверю ваши сведения, и если они не подтвердятся, то…

– …то пусть меня покарает Господь, – закончил Карлос, с облегчением чувствуя, что избавился от бремени. – Ибо эти прекрасные девушки теперь на небесах, в той специальной части рая, которая предназначена исключительно для мексиканских ангелов.

36

Какое ужасное место, чтобы умереть. Он согласился развязать ей глаза, и теперь она осматривалась в каморке с цементными стенами, без окон, футов пятнадцати в длину. Рядом с ней стояла старая фаянсовая ванна, к которой были подведены какие‑то странные трубки. Но еще более странной была густая бурая жидкость в ванне; именно от нее исходил тот резкий химический запах, скверный запах, напомнивший ей об одной шанхайской мастерской по переработке металла, где она как‑то летом занималась конторской работой, а мальчишки, только что приехавшие на поезде из сельской глубинки, часами обдирали краску со старых железных листов. Из ванны шел шланг, откуда сочилась струйка воды, уходившая в сток, расположенный в полу. Прямо над Цзин Ли невыносимо ярко сияла одинокая лампочка, она висела слишком высоко, чтобы дотянуться и вывернуть ее.

Она сидела на старом диване, лодыжки у нее по‑прежнему были замотаны лентой, и запястья ей тоже снова связали. Толстая металлическая цепь была туго затянута вокруг ее пояса и заперта на замок; другой конец цепи замком прикреплялся к стальному штырю, торчавшему из цементного пола. Длина цепи позволяла ей сидеть на диване, выпрямив спину, но не позволяла встать.

Этот тип собирается изнасиловать меня и убить, подумала Цзин Ли. В таких местах психи мучают и предают смерти женщин. Она знала, что в Америке много мужчин такого сорта; впрочем, в Китае они тоже водились.

Она проголодалась, но главное, страдала от чудовищной жажды – видимо, из‑за химических испарений. Ей бы выпить еще воды, но мужчина за чем‑то поднялся наверх, оставив люк открытым. Ростом он почти с Рэя, только постарше и не такой крепкий. Но она его боялась, и не только из‑за того, что он уже сделал, но и потому, что он, казалось, излучал злую волю. Она знала, что он внимательно ее рассматривает, как взломщик глядит на сейф, пытаясь разгадать шифр; и конечно, она не забыла его рук на своем теле, в своем теле, – тогда, в фургоне. Если он так вел себя там, на что он может пойти здесь, в этой мрачной цементной комнатке без окон, надежно укрытой от внешнего мира? Она чувствовала, что он сам думает об этом.