Понимание приходило с трудом… Жизнь родителей, их разговоры шепотом, слезы мамы… Дени угрожали несчастными случаями с его родственниками, видимо рычагом воздействия на папу и маму была я… Мерзко!

И мы сидели так несколько часов, пока не начало темнеть, не завыли собаки, не начали включаться странные прожектора, которые светились словно из-под земли. А мы все сидели и молчали… Да и не о чем нам было говорить…

— Лика, — тихо позвал Алекс, — Лика…

Я промолчала. Аккуратно подняв меня на руки, риантан армии Танарга отнес меня в дом, поднялся наверх в спальню. Хотел что-то сказать и не смог, просто положил меня на кровать, снял босоножки, укрыл, посидел несколько минут рядом, потом вышел.

Все так же уставившись в пустоту, я лежала пока не услышала грохот внизу. Встала, босиком спустилась по лестнице, остановилась на ступеньках, увидев сидящего на пороге Алекса… Судя по остаткам сейра, грохот издал как раз его экран, правда, не представляю какую силу нужно иметь, чтобы выдрать стальной каркас, вмонтированный в пол, и разорвать сам экран руками. Я грустно улыбнулась, глядя на несчастного, сгорбившегося Алекса, который не плакал, наверное, только потому, что не умел.

— Алекс…

Он вздрогнул, стремительно обернулся и с такой надеждой посмотрел на меня… Это называется — полюби меня, тирана. Я знала, что ему сейчас тяжело, ведь прошлого не изменишь, но и простить… такое не прощается.

— Лика… не спускайся, тут… осколки везде.

— Я вижу, — и, не вольно улыбнувшись, спросила, — это типа нечайно получилось?

Надежда в его глазах обрела крылья, и он тоже улыбнулся в ответ, но как-то несмело и прошептал:

— Да… задел, случайно…

— Ага, а потом ногами снова, снова и снова, — я сделала вид, что безгранично верю. — А убирать, кто будет?

Алекс поднялся, подошел к лестнице, начал медленно подниматься по ступеням и остановился так, что его лицо оказалось на уровне моего, впервые уровняв нас в росте.

— Лика… — его голос охрип, а ко мне он словно боялся прикоснуться, — Лика…

Блин! Прощения бы попросил, на колени бы встал… может и не простила бы, но зато, хоть было бы приятно! А он стоит, как побитая собачонка и боится в глаза посмотреть, и даже руки чуть дрожат, но ты их упрямо держишь сжатыми в кулак. Тормоз, блин! А еще и убийца… А еще и военный! И ведь люблю его… Несмотря ни на что люблю… Люблю вот такого несчастного, который и прощения попросить не может, потому что знает, что не прощу никогда… Не прощу, потому что не за что мне тебя прощать, риантан армии Танарга. Ты сын своего ублюдочного тоталитарного мира, а я дочь… шпиона своего продажного мирка… И оба мы без вины виноватые — я, за то, что ради меня родители пошли на это, а ты… потому что оказался не в то время и не в том месте. Вот только все равно больно так, что выть хочется, и ничем эту боль не заглушить.

Он все же посмотрел на меня, грустно улыбнулся и спросил:

— Я сильно жалкий?

— Очень, — я рассмеялась, а из глаз текли слезы, — такой жалкий как… побитый щенок. Даже приласкать хочется…

— Правда? — и за этим вопросом скрывалось нечто большее, чем шутливый разговор, потому, что Алекс даже дышать перестал.

Я смотрела на лицо любимого человека, на губы, которые когда-то говорили 'Я не ангел, я далеко не ангел…', на руки… которые передали моему отцу нож. Потом посмотрела в его серые глаза, которые не просили — умоляли, о прощении и принятии.