— Привет.

— А я вас два часа дожидаюсь…

— Ну? — Борщов полез в карман за папиросой.

— Вы меня извините, пожалуйста, что я тогда у вас заснула: я до этого три смены дежурила. У нас две девочки сразу заболели, а одна в декрет ушла… — Катя улыбнулась. — Зато теперь четыре дня свободна. Она посмотрела на Борщова.

— Лафа, — сказал Борщов. — Хозяйством можно заняться. Постирать. Поскоблить… Беликов!

Устанавливавший стойку на площадке для сушки белья Беликов оглянулся.

— Кто же так ставит?! Криво же! С отвесом надо! — наставительно сказал Борщов.

— Помог бы лучше, консультант! — обозлился Беликов.

— Некогда! Политзанятия завтра провожу. Подготовиться надо… — озабоченно пояснил Борщов Кате.

— Хотите, я вам помогу? — предложила Катя.

— Не, не надо. Я до всего привык сам доходить, своим умом. — Борщов расстроенно кивнул в сторону площадки для сушки белья. — Ну народ, ну народ: сикось-накось же ставят! Ничего толком сделать не могут. А ведь для себя. — Он протянул Кате руку: — Ну, я побежал, посвободней буду — звякну!

— Дормидонт! — вслед ему крикнула Катя. — Как же вы мне позвоните? Вы же моего телефона Не знаете!

— А… правда, какой?

— Запомните. Четыре полета, полета два… Я запишу на всякий случай!

Катя торопливо достала блокнотик, вырвала из него листок, написала номера телефона, протянула листок Борщову.

— Ага. — Борщов сунул листок в карман. — Спасибо… — отер виски. — Что-то я расхворался — пойду лягу…

— Может, вам лекарства какие-нибудь нужны? — забеспокоилась Катя.

— Нет, спасибо. Я домашними средствами всегда лечусь. Настойкой… из травок… Тетка мне присылает. — Борщов снова протянул Кате руку: — До свидания, Катя… Поправлюсь — позвоню…

Информационная программа «Время» рассказывала о разгоне студенческой демонстрации. Мелькали пластиковые маски на лицах дюжих полицейских, дубинки, окровавленные лица демонстрантов.

Одетый по-домашнему Коля — в застегнутой на все пуговицы пижаме, в мягких тапочках — сидел перед телевизором, Борщов лежал на тахте, перебирал струны гитары.

— Сволочи! Фашисты! Куда ООН только смотрит?! — возмущался Коля.

Борщов покосился на экран телевизора, отложил гитару.

— Николай, я когда в ремесленном учился, из кино шел, на меня пацаны напали и ремень с морской пряжкой отняли… Я им говорю: что хотите берите, только не ремень — память об отце, а они все равно отняли…

— А мать у тебя жива? — спросил Коля.

— Нет. Меня тетка воспитала…

— Она где?

— В деревне… Борщовке…

Коля опечалился:

— Леночка тоже в деревне. У тещи… Да, девушка, которая у нас ночевала, приходила. Ее Катя зовут.

— Видел. Николай, а хочешь, часы с воробьем для твоей Леночки сделаем?

— Как это?

— А ходики купим и сделаем… Я когда маленький был, У нас с кукушкой были… так я кукушку в воробья переделал. И он чирикал. Сколько часов, столько и чириков… Сделаем.

— Спасибо…

Борщов перевернулся на спину, уставился в потолок.

— Афоня-я-я! — раздался крик с улицы.