И когда уходит Леван в никуда, а Бенжамен — из фильма, мне вспоминается Олдингтон: «Я молился бы так: «Господи, я прожил жизнь, которую ты мне дал, так полно и щедро, как только позволила мне моя природа, и если я не использовал какой-нибудь твой дар или злоупотребил им, то только по неведению! Если мне не предстоит другой жизни, прими мою благодарность за эту единственную искру твоего прекрасного творчества. Если меня ждет другая жизнь, будь уверен, что я постараюсь воспользоваться ею еще лучше, чем этой. А если ты не существуешь — это неважно — я все равно преисполнен благодарности».

Ия Саввина

Тридцать три («Золотая рыбка»)

Валентин Ежов, Виктор Конецкий, Георгий Данелия

Утренние сумерки медленно рассеивались под первыми лучами солнца. Отступал к речке легкий ночной туман. Маленький провинциальный городок Верхние Ямки еще спал. Старые ивы разглядывали свои отражения в неподвижной воде. На дверях «Закусочной» запотели от росы огромные замки. Закусочная помещалась недалеко от уютного кладбища, где беленькие козы уже щипали прохладную молодую траву между могил. Рядом поднималась в голубеющее небо колоколенка, и луч солнца уже коснулся ее креста. Крест вспыхнул оранжевым огнем.

Из открытого окна двухэтажного домика донеслось: «Ку-ку! Ку-ку!.. Ку-ку!» — часы пробили пять часов утра. И вдруг жуткий, леденящий душу стон расколол тишину.

Директор завода Иванов проснулся, сел на кровати и прислушался.

Предсмертный стон раздался опять.

Иванов трясущейся рукой взял со стола утюг и, осторожно ступая, спустился по скрипучей деревянной лестнице в палисадник. Снова раздался стон. Иванов, напряженно оглядываясь, подкрался к раскрытому окну соседей, заглянул. Двое маленьких ребят, сидя на кроватях, в ужасе смотрели куда-то в полумрак комнаты. Полуодетая женщина закрыла руками глаза и уши, Иванов заглянул дальше и, наконец, увидел своего соседа.

Сосед сидел по-турецки на диване, грел щеку синим светом и время от времени жутко стонал. У старшего технолога завода безалкогольных напитков Ивана Сергеевича Травкина болел зуб.

По пустынным, утренним улицам городка шли Иван Сергеевич Травкин, его жена Люба и два сына — Колька и Вовка. Они шли быстро, почти бежали. У мальчишек в руках были удочки.

Время от времени Травкин, зажимая рот рукой, приостанавливался и поскуливал по-собачьи. Тогда Люба тащила его за собой.

У городского проточного пруда сидели под ивами рыбаки. Клев был чрезвычайный. Рыбаки сопели, беспрерывно выдергивая из воды окуней.

Травкин, пробегая мимо друзей-приятелей, не удержался и заглянул в ведра рыбаков. Ведра кишели рыбой. Люба снова схватила его за руку и потащила. Мальчишки, было, побежали за отцом, но не выдержали, вернулись к рыбакам и пристроились ловить рыбу.

У ворот с надписью «РАЙОННАЯ ПОЛИКЛИНИКА» грелся на солнышке черный кот. Увидев идущих, он широко зевнул, потянулся и, подняв хвост трубой, не спеша, пошел от одного столба ворот к другому.

Травкин заторопился, было, хотел прошмыгнуть между столбом и котом. Но кот был опытный, провести себя не дал и под самым носом Ивана Сергеевича пересек ему дорогу. Путь к поликлинике был отрезан. Травкин остановился, тоскливо посмотрел на жену и снова тихонько поскулил из-под руки.

Люба вздохнула, решительно переступила роковую черту и поманила мужа. Травкин не шел. Тогда Люба нарочно перешла черту три раза.

— Ну! — сказала она.

— У-у-у! — стонал Иван Сергеевич, не трогаясь с места.

Но Люба, больше не церемонясь, схватила его за руку и втащила в ворота.

В зубоврачебном кабинете было два кресла. В одном с разинутым ртом сидел больной. Над ним склонилась женщина-врач с жужжащим сверлом в руке.