Добрыша подгонял своего жеребца, надеясь и страшась предстоящей встречи. Изменение мира осталось им непознанным, потому как другим он в то время жил, на другое он уповал. Но в этом, вероятно, и была его удача, иначе быть бы ему битым смертным боем, чего, к несчастью, не сумел избежать его былой товарищ по путешествию.

Настенька выбежала навстречу к Никитичу, будто все эти долгие недели разлуки только о нем и думала. Да так, вероятно и было. Хотя нет, не так - в первую очередь все думы были об урожае, во вторую - о всеобщем людском счастье, а в третью - об окружающей среде. Да гори оно все синим пламенем - без Добрыши и жизнь ей была не мила.

Те подарки, что пряжанец приготовил для своего сватовства, оказались дороги и уместны. Микуле он подарил дудку, на которой, случалось, играли в далекой батиханской стороне важные и помпезные дворовые музыканты. Тот не бросился сей же момент раздувать щеки и своими пальцами перекрывать маленькие дырочки вдоль инструмента - решил отложить удовольствие до иных времен.

Матери Настеньки он дал дорогущий каменный нож, которого не надо точить никогда. Был он тяжел и годился, пожалуй, для охоты на медведя. Конечно, дарить колющее-режущее не совсем уместно, но если в ответ преподнесут самую маленькую монетку, то уместнее подарка не бывает.

Всем сестрам, не особо напрягая фантазию - по серьгам. Братьям - настольную игру "тавлеи".

Пока парни бы резались в игрушку, поставив на кон сестрины украшения, Микула мог бы выманить из леса под свою новую дуду какого-нибудь упитанного медведя, а Микулина жена сразу же зарезала бы зверя своим подарочным дорогим ножом. Все довольны и все счастливы.

Привезли на смотрины и матушку Добрыши, та поплакала для приличия, но приняла выбор сына с пониманием и даже одобрением. Ну, а дальше нужно было соблюсти все пристойности и обычаи, а Никитич поскакал в Новгород. И так изрядно задержался в Сельге, следовало службу свою проверить, да распоряжения сделать.

Уже в Ладоге он понял, что в столице творится невесть что. По отрывочным слухам, передаваемым из уст в уста прохожим народом, случился там бунт-не бунт, а что-то скверное. И народ побили, и дома пожгли. А началось все, якобы со смерти волхва.

Волхвы издревле жили по берегам реки Волхов, впрочем, жили-то они, конечно, везде, вот только на берегах этой реки у них были созданы свои пажити, куда мог прийти любой человек, задать любой вопрос и получить на это ответ. Волхвы, как правило, скитались по миру, созерцали бытие и помогали в меру своих сил встречным людям. Ну, и те, в свою очередь, помогали им в свою очередь. Кто, чем мог. То есть, были волхвы люди не самые бедные, это - если они настоящие. А ненастоящих практически и не было.

С попами новых религий они уживались вполне мирно, потому как не воспринимали их всерьез. Нет, конечно, сила у попов была изрядная, вот только духа было не так уж и много, и истинно духовные лица встречались среди них совсем нечасто. Однако и у тех, и у других Господь был Один, Творец и Создатель, может быть имен у него было много, но сути это не меняло. До поры, до времени.

Волхвы не считали рождение Иисуса Христа символом Истины. Еще Вяйнямёйнен говорил по этому поводу, излишне жестко, правда:

"Так как сын в болоте найден

И от ягоды явился,

То он должен быть оставлен

На лугу, где много ягод,

Или пусть ему в болоте

Разобьют головку палкой!" (см "Калевала", руна 50, Марьятта рождает сына от брусники, примечание автора). Это не отражало никакого маниакального садистского отношения к детям, как, положим, обстояло дело у некого царя Ирода, это было всего лишь предостережением против дальнейших событий, которые повлеклись этим рождением.