Телик включишь: а вдруг что‑то важное выдаст. Ага! – рекомендацию выдает: бери от жизни все, а потом догони и еще получишь. Пошли на фиг, думаю, все у меня есть, а чего нет, то не вы дадите.

Однажды зимой проспал с бодуна так долго, что опоздал даже в круглосуточный магазин. Эх, думаю, теперь все одно, опохмел пролетел, буду дальше спать. Проснулся на обеденный перерыв. В окошко на двор гляжу: пьяный снег – не успел пойти, уже лежит. Обед варить лень. Скушал пельмень – временно пообедал это называется. Почему‑то после того, как подкрепишь свои силы, хочется лечь и отдохнуть. Отчего бы не отдохнуть? – Сыт ведь я? – Сыт. Одеждой и теплом обеспечен? – Вполне: есть целых полторы пары целых кальсон. Прилягу‑ка я, посплю, а если не усну, встану и пойду работать, тогда уж точно усну.

Так и вышло: лучшее из снотворных для творческого человека – труд умственный.

Нет на свете дороги длиннее, чем день.

Нет на свете напитка хмельнее, чем лень:

чуть хлебнешь и уснешь; не успеешь проснуться –

жизнь, как миг, пронеслась,

промелькнула, как тень…

– На Хайама похоже, – не удержался ДС (он любит Хайама и кое‑что переводил из него для себя).

– Перекличка через века, – подтвердил ИАХ.

Великой жадностью как пламенем объятый,

желал всех женщин я, вдыхал все ароматы.

Не сам ли ты, Господь, со мною вместе пьешь?

Опустошу кувшин – а он все непочатый.

– Чистый Хайам! – воскликнул ДС. – Я даже, кажется, первую пару строк где‑то видел.

Жанр «ругайя» и того около

Да, это Хайам, только из недописанного. Не успел он – дописал я две нижние строки, пособил… Цикл целый у меня есть: хайямины, а также ругайи, заместо рубайев, значит. К примеру вот.

Ты одинок уж тем, что ты родился.

Ты одинок уж тем, что ты умрешь.

За что же ты на Бога рассердился?

Он тоже одинок, едрена вошь!

Эта ругайя в основном самому себе адресована и потому номер один имеет, заметьте. А послемыслие к ней уже в другом жанре:

Манифестявина

Одинокие всех стран, соединяйтесь!

Одиночеством друг к другу прислоняйтесь!

Поделиться одиночеством – не грех:

Одиночество одно у нас на всех!

А вот это ‑

О современном читателе ругайя № 111

О, как читатель поредел.

Литература – не у дел.

Народ предпочитает чтиво

на уровне презерватива:

употребил – и в унитаз.

Живем ведь тоже только раз.

М‑да‑с…

– Сурово, Иван Афанасич, – отозвался ДС, оторвавшись от клубничного кейка. – Сурово, но справедливо. Ругайя – любопытное пополнение сатирического жанра, хотя строфа не омаровская.

– Тут в содержании основная сермяга, хотя форма тоже передает суть, не поспорю. Хайамовскую строфу, между прочим, и не все переводчики соблюдают. Язык русский наш всякую иномысль и инакообраз воспринимает, но и свои требованья прилагает к гостеприимству…

О несовместимости саможалости и любви к себе

В нетопленой избе я понял суть урока:

кто не жесток к себе –

к тому судьба жестока.

Не напилил я дров – мозоли пожалел,

и вот сижу, дрожу и вою одиноко…

Строфа в этой саморугайе хайамовская, не так ли? А содержание уже больше нашенское, расейское, хотя и общелюдское в немалой степени, как и здесь:

Алаверды Омару от Кальмара X Аль Авина

Я понял: глупость – злейшее коварство,

а зависть тяжелее всех утрат.