Адама вызвали из задымленной комнаты отдыха с ревевшим в ней телевизором. Роб отвел всех троих в гостиную для посетителей, Габриэль и Дженни присели.

— Здравствуй, Адам. Это мой друг, Дженни, я привел ее, чтобы познакомить с тобой. Вот, это мы тебе принесли. — Он протянул брату сигареты и жевательную резинку, Адам молча принял их.

Расстроенным он отнюдь не казался, скорее полным уверенности в себе, снисходительным.

— Кто вас прислал? — спросил он, глядя на Дженни.

— Нет-нет. Она… она мой друг, — сказал Габриэль.

— Ты должен жениться, — сказал Адам. — Жениться разрешено на двух или трех.

— Правда? — спросила Дженни.

Габриэль попытался перехватить ее взгляд, предупредить Дженни, что не стоит воспринимать слова Адама слишком буквально.

— О да, — ответил Адам. — А прелюбодеев ждет суровое наказание.

— Об этом сказано в Библии? — спросила Дженни.

— Нет. Так сказал мне Аксия.

— А кто это — Аксия?

— Повелитель, — ответил Адам тоном учителя, разговаривающего с непонятливым ребенком.

— И вы с ним знакомы, так? — спросила Дженни.

— Конечно. А еще есть Творец Бедствий. Понять Творца Бедствий нельзя. Когда он приходит к нам, вы разлетаетесь, как мухи.

— Ты чаю выпить не хочешь, Адам? — поинтересовался Габриэль.

— Если вы живете в пороке, он вас покарает.

— Кто? — спросила Дженни. — Аксия?

— Творец Бедствий. Вы не можете знать, что это будет. Сказать вам?

— Да, — ответила Дженни.

— Огнь пылающий.

И в этот миг Габриэль понял, о чьем неумолимом голосе напомнил ему Коран: о голосе брата.

Пока Адам подробно излагал Дженни свою эсхатологию — кто может спастись, а кому предстоит гореть в огне, как сила и возможность спасения изливаются на мир и как только он один являет собой проводника истины, — Габриэль размышлял о Коране и все яснее понимал, что в нем и в словах Адама присутствует общая красная нить. Он вспомнил об ужасе, пережитом Пророком, когда тому явлены были кары, описанные в суре «Звезда». И когда он, Габриэль, говорил Дженни о том, как различны две реальности, его и Адама, о том, что Адам гораздо сильнее, чем он, верит в свою, в ее надежность, он мог бы сказать в точности то же об испытанном Пророком, о том, что сила и неистовство такого переживания изгоняют любые сомнения.

Подобной же определенностью веры отличались и герои Библии — скажем, Авраам, которому один голос приказал принести сына в жертву, а затем другой повелел сохранить ему жизнь; Авраам ни разу не усомнился в реальности этих голосов, как и Адам ни разу не усомнился в существовании Аксии, — обоих волновали лишь подробности получаемых ими велений. И все великие еврейские пророки слышали голоса и следовали им. Отрок Самуил трижды за одну ночь приходил к пророку Илии, услышав, как голос старика призывает его, и трижды заставал Илию спящим. Иоанн Креститель, исступленный, почти голый, нечесаный, питающийся насекомыми… Он походил на несчастного, которого Габриэль видел одной зимней ночью спящим завернувшись всего лишь в черный пластиковый мешок для мусора, под мостом Ватерлоо — вскоре после того, как психиатрические больницы закрыли, а их пациентов выставили на улицу, «на попечение общества». Скотство. А затем, по крайней мере в Библии, голоса стали раздаваться все реже и реже, и когда явился Христос, ему обрадовались, как первому истинному пророку его поколения, первому человеку, ясно слышащему голос Бога.