- Известно вам, конечно, и такое выражение, как "свобода воли электрона". Наука не может одновременно определить ни точной скорости его, ни точной координаты.

Отец Никанор вспоминает теперь, что что-то подобное внушали ему и в академии. А Корнелий надеется, что ему не должно быть известно о "принципе неопределенности", объясняющем "свободу воли" электрона.

- Да и что вообще остается от материи в мире микрообъектов? На какие органы чувств могут действовать микрочастицы, если мы "общаемся" с ними лишь при помощи экспериментальной аппаратуры? - энергично жестикулируя, продолжает развивать свою мысль Корнелий. - Да и не с ее помощью даже, а посредством математического аппарата, то есть с помощью абстрактных математических формул, начертанных на листке бумаги. Разве удивительно после всего этого, что об электроне никто не может сказать ничего определенного? То он частица-корпускула, то волна, и никому не ведомо, когда переходит он из одного состояния в другое. А разве знает кто-нибудь его точные границы? Одни уверяют, что они существуют, другие утверждают, будто электрон "размазан", не локализован. Вы меня понимаете?

- О да, конечно! - поспешно подтверждает отец Никанор.

- И вот, опираясь на все эти противоречия, я решил поставить эксперимент, который неопровержимо доказал бы не только нематериальность микромира, но и подвластность его лишь всевышнему.

Корнелий умолкает, искусно разыгрывая волнение. Молчит и отец Никанор, не зная, что сказать или, может быть, сомневаясь в услышанном. Молчание его длится так долго, что у Корнелия начинают появляться тревожные мысли:

"А не догадался ли попик, что я его дурачу? Хоть и не похож он на очень сообразительного, но черт ведь его знает, этого батюшку с высшим духовным образованием..."

- Наверно, это нелегко вам одному? - произносит, наконец, отец Никанор.

- И не говорите, Никанор Никодимович! - облегченно вздыхает Корнелий. - Весь мой скромный заработок уходит только на это. Но дело не в средствах, а в необходимой аппаратуре. Не могу же я, частное лицо, приобрести ее в научно-исследовательском институте. Конструирую кое-что сам, но в настоящее время нахожусь в тупике - нужны детали, которых самому не сделать.

- А что, если я поговорю об этим с моим духовным начальством? взволнованно предлагает отец Никанор, так и просияв весь от этой мысли. Поставлю их в известность о вашей благородной идее и попрошу...

- Нет, нет, отец Никанор! Ради бога, не говорите пока никому! Не вынуждайте меня сожалеть, что я доверился вам...

- О, простите, пожалуйста! Не знал я, что вы к этому так...

- Да, для меня это дело чести. Хочу самостоятельно... И это не прихоть, в этом есть свой смысл.

- Понимаю, понимаю вас. Но позвольте мне лично, уже как частному лицу, хоть чем-нибудь помочь вам.

- Не знаю, право, чем могли бы вы?.. - Корнелий хорошо разыгрывает раздумье и, будто осененный внезапной мыслью, произносит: - Вот разве чем: мне представляется возможность через одного иностранного ученого раздобыть за границей необходимую аппаратуру. Но...

- Нужны деньги? - с готовностью отзывается отец Никанор.

Корнелий смущенно молчит, будто не решаясь назвать того, что ему необходимо. Отец Никанор настороженно ждет.

- Нужны иконы, отец Никанор... - произносит он наконец, глядя куда-то в сторону.

- Иконы?

- Да, наши православные иконы, до которых, как вы, наверно, знаете, так охочи иностранцы. А этот ученый - страстный коллекционер русской иконописи...

- Понимаю, понимаю, Корнелий Иванович, - сосредоточенно морщит лоб отец Никанор. - И постараюсь как-нибудь вам помочь, хотя это и не легко. У нас тоже, знаете ли, все заинвентаризовано. А личных у меня одна только божья матерь - подарок моей покойной матушки.