— А! — завопил вдруг джинн, осененный неожиданно пришедшей мыслью. — Стоило мне столько времени ломать голову, когда самая мучительная казнь для тебя, Синдбад, лежит у меня под ногами. — И с этими словами он поднял золотой сосуд, откуда его извлек Синдбад. — Вот здесь, в этой темнице, не видя солнечного света и света звезд, не слыша людских голосов, в вечном мраке и безмолвии ты будешь томиться неисчислимое количество лет.

Он выкрикнул заклинание, вскинув в сторону Синдбада руку, и Синдбад начал уменьшаться в размерах, пока не превратился в человечка ростом с палец.

— Ты не будешь нуждаться в воздухе, в еде и питье, — продолжал творить колдовство безжалостный джинн, — болезни не тронут тебя, и жить в этом кувшине ты будешь вечно, вечно, вечно… — и Синдбад почувствовал, как его против воли влечет к горлышку золотого сосуда, которое неожиданно стало таким большим, что он мог пролезть в него. Вместе с сосудом многократно увеличилась комната, a eгo зловещий двойник сделался настоящим великаном. Джинн хохотал, глядя, как коротышка Синдбад вползает в горлышко. Миг — и сосуд оказался закупоренным пробкой. Еще один миг — и сосуд, взлетев, упал в руки джинну. Он вышел с ним на балкон, под усыпанное звездами ночное небо. Внизу раскинулась панорама спящего Багдада, его сверкающие под звездами белые купола и тонкие, как иглы, минареты…

Джинн поднял сосуд над головой, выкрикнул заклинание и сосуд вдруг взвился в воздух и со скоростью пушечного ядра понесся над городом. Вслед ему летели колдовские слова ибн Джалиджиса, и скорость летящего сосуда с каждой минутой увеличивалась. Сотни городов, рек и гор пронеслись под ним. Сосуд поднялся над необозримым океаном и рухнул в самую его середину, камнем пойдя на дно. А лже-Синдбад затанцевал на балконе, засмеялся и захлопал в ладоши, призывая слуг.

— А ну-ка, несите сюда из кухни все, что там есть съестного, — приказал он. — Ваш хозяин проголодался до того, что готов проглотить целого быка!

Слуги забегали по лестницам, внося в комнату все, что осталось от вечернего ужина и что было приготовлено назавтра. Джинн набросился на еду с жадностью, и к ужасу и изумлению повара Касима за четверть часа умял большого, зажаренного целиком барана со всеми его внутренностями и костями. Блинчики, лепешки, фрукты, рис джинн поглощал стремительно, слуги едва успевали ставить перед ним все новые и новые блюда.

— О хозяин, — пролепетал вконец опешивший повар, — в доме не осталось больше ничего съестного…

Джинн подошел к окну и окинул недовольным взглядом двор.

— А это что? — спросил он, показывая на привязанного у сарая бычка. — Разве это не съестное?

— Прикажете освежевать, хозяин? — с низким поклоном спросил повар. — Бычок будет приготовлен к завтрашнему утру…

Лже-Синдбад, не ответив, вынул из-за пояса нож и спустился во двор. Одним взмахом он вспорол бычку живот и тут же отхватил громадный кус дымящегося кровавого мяса. Удовлетворенно урча, он затолкал его себе в глотку. Туда же последовали и другие куски, на которые он разрезал убитое животное. Хасим, Ахмед и Мустафа присели в отдалении на корточки и с ужасом, раскрыв рты, наблюдали за его трапезой.

— Что вытаращились? — заорал джинн и запустил в них здоровенной костью. — А ну, прочь отсюда, бездельники!

Перепуганные слуги бросились вон со двора. А лже-Синдбад, поглаживая раздувшийся живот и утирая сальные губы, направился по устланной красным ковром лестнице в женскую половину дома. Там, за дверцей, скрытой бархатной занавесью, ожидала мужа прекрасная жена Синдбада.