Год двух лун, в который суждено было свершиться семьсот тридцатому пророчеству Лоурэн, наконец в полной мере оправдывал своё название.

Ева не уловила момента, когда наутро ей отдали приказ проснуться.

Герберта рядом уже не было. Равно как и фонарика с летоцветом на столе. Зато там, слегка мерцая в полутьме, царившей вокруг из за плотно сдвинутых штор, лежал пион.

Сев в постели – волшебные кристаллы в подсвечнике немедля вспыхнули при движении, – Ева взяла цветок в руки (может, и не пион, но очень на него похожий). Провела пальцами по лепесткам: десяткам бумажных полукружий, соединённых в грубоватую рукотворную копию соцветия.

Те отозвались на прикосновение малиновыми искрами, скользнувшими по кромке так же мимолётно, как радость в её глазах.

Она знала, что вместо простенького бумажного цветка Герберт мог сотворить иллюзию самого прекрасного букета. И знала, почему не сотворил.

Пусть он и не умел складывать оригами – с ножницами, клеем и крошечной щепоткой магии вышло ничуть не хуже.

Глава 24

Attacca

Приём в честь дня наречения наследника удался. Танцы были в нужной степени изящны, подарки – оригинальны, тосты – сладкоречивы, угощение – разнообразно. И пусть все присутствующие в зале знали, что меньше всего приём нужен самому наследнику, это не мешало никому веселиться.

Её Величество танцевала лишь три танца. С братом и с обоими племянниками. Бо́льшую часть празднества она провела на троне, наблюдая за тем, что происходит у его подножия: парадные залы дворца строили в классических традициях, и королевское место золотилось на возвышении, к которому вели пять широких ступеней. Зал убрали красным и золотым – в цветах Тибелей; астры, алевшие на королевском гербе, кровавыми пятнами сияли на витражах под потолком, рдели в вазах на стенах, яркие, как перья малиновки, пахли горечью, осенью и травой. Ароматная духота пьянила, кружила головы – но не ей.

Даже самый зоркий наблюдатель не смог бы определить, как королева относится к тому, что видит. И только он вычислил бы то, что теоретически могло вызвать её неудовольствие: схему передвижения гостей, помимо обычных танцев ткавших некий свой танец вокруг Миракла Тибеля. Кучки людей сходились и расходились по белому квадрату залы, чтобы образовать новые компании для новой ничего не значащей беседы. Многим их перемещение показалось бы хаотичным, но на деле все эти светские па вытанцовывались вокруг движущегося центра, одного единственного человека. Вовсе не именинника.

Айрес следила, как её племянник – другой  племянник – говорит с теми, кто лоялен ей, и теми, чья лояльность была под сомнением. Ни с теми, ни с другими он не общался больше или меньше, чем требовал учтивый бальный разговор, избегавший каких либо опасных тем, и политики в первую очередь. Танец сталкивал Миракла Тибеля с министрами и советниками, аристократами и дельцами, вскарабкавшимися на ту высоту, где тебе открывалась дорога даже в королевский дворец; до Айрес это было немыслимым, но после её восхождения на трон… К чему предрассудки? Да, она упразднила Большой Совет, чтобы не допустить низшие сословия к правлению (чернь не знала и не могла знать, как управлять страной, иначе Айрес не получила бы королевство в том плачевном состоянии, до которого его успешно довёл отец – заботами того самого Совета). Да, она не позволяла никому, и особенно народу,  мешать ей вести свою страну тем курсом, который она считала нужным. Да, она вернула аристократии многие права, отобранные при её деде, – ибо аристократия веками держала власть в своих руках и куда лучше слуг знала, как с ней обращаться. Тот же давно упразднённый закон «О наказании прислуги»…

Ох, как кричали и брызгали слюной ограниченные поборники морали  и человечности,  когда Айрес дала ему вторую жизнь.