Книги Проза Генри Миллер Нексус страница 24

Изменить размер шрифта - +
Ведь жизнь можно прожить (что чаще всего и бывает) не только с положительным

знаком, но и с отрицательным. Все отпущенное время человек, если он предпочел исключить любовь из своей жизни, может провести в бесплодной

борьбе. «Безграничная боль от сознания пустоты, которую ничем не заполнить», эта тоска по Богу, как принято называть подобное чувство, – что

это, как не описание мучений души, не знающей любви?
Похожую боль – будто нахожусь в камере пыток – испытывал сейчас и я. Все свершалось без моего участия, и это было тревожно. С сумасшедшей

скоростью катился я вниз, теряя все завоевания. То, чего добивался годами, рушилось в мгновение ока. Легкое прикосновение – и все распадалось.
Для мыслящей машины безразлично, с каким знаком – плюс или минус – исследуется проблема. Не все ли равно, к примеру, когда человечество полюбило

санный спорт? Или почти все равно. Машина не ведает ни сожалений, ни раскаяния, ни чувства вины. Единственное условие ее безотказной работы –

вовремя поданное питание. Но человеку, наделенному свойствами мыслящей машины, приходится трудно. Никогда, даже в тупиковой ситуации, он не

может сдаться. Пока теплится жизнь, он обречен на заклание любому демону, возжаждавшему его крови. А если не найдется желающий угнетать,

предавать, мучить или разрушать его, он станет угнетать, предавать, мучить и разрушать себя сам.
Жить только в пустоте сознания означает жить «по эту сторону Рая», жить так монотонно и размеренно, что в сравнении с этим даже смертельный

озноб покажется пляской святого Витта. Какой бы скучной, однообразной и банальной ни была наша обыденная жизнь, она никогда не доставит столько

муки, сколько эта бесконечная пустота, в которой плывешь и скользишь, ни на секунду не выключая сознания. В трезвой реальности есть солнце и

луна, распустившийся цветок и засохший лист, сон и бодрствование, светлое видение и ночной кошмар. А в пустоте сознания – только неустанно

работающая мысль, эдакая белка в колесе, призрак, пытающийся объять необъятное.
Вот и я, подобно такой же белке, бежал и бежал, нигде не находя успокоения, мира и отдыха. Какие только призраки не встречались в моем безумном

беге! Но с этими чудовищными карикатурами невозможно было вступить в контакт. Тонкий слой разделявшей нас кожи служил падежной броней, сокрушить

которую не могла никакая внешняя сила.

Если бы меня попросили назвать основное различие между живыми и мертвыми, я бы сказал так: мертвые перестают удивляться. Подобно коровам на

лугу, мертвецы раздумчиво и мирно жуют свою интеллектуальную жвачку. Стоя по колено в клевере, они продолжают ее жевать и после захода луны.

Ведь перед мертвыми распахнута дверь во Вселенную – надо исследовать множество миров. Миры, состоящие из лишенной формы материи. Материи,

которую машина сознания взрывает, словно та всего лишь рыхлый снег.
Хорошо помню ту ночь, когда я перестал удивляться. Ко мне пришел Кронский и принес какие то на вид безобидные белые пилюли. Я проглотил их, а

когда он ушел, отдернул шторы, распахнул окно и встал перед ним совершенно голый. За окном бушевала метель. Ледяной ветер гулял по комнате со

свистом работающего вентилятора.
Ночь я проспал сладко, как клоп. Проснувшись на рассвете и открыв глаза, я с изумлением обнаружил, что пока еще нахожусь на этом свете. И все же

с полной уверенностью числить себя среди живых не решался. Что то во мне умерло. Я не мог определить, что именно, но догадывался, что как раз

оно и является признаком «жизни». Мне осталась только она, машина… машина сознания.
Быстрый переход