— Мне жаль, что так случилось, — медленно сказал он. — Мне действительно жаль…

— Я знаю! — оборвала его я. — Это… это, в общем, не так уж важно! Забудь об этом, Даниэль. Это всего лишь шутка!

— Это могло быть шуткой, — согласился он, — при несколько иных обстоятельствах!

Я сидела очень прямо.

— Я знаю, что ты бы предпочел, чтобы к твоим дверям привезли Памелу, а не меня, но теперь, по крайней мере, она будет постоянно встречать тебя у дверей.

— О! — его голос прозвучал удивленно. — Она сказала тебе, как долго она еще пробудет? — с интересом спросил он.

— Зачем бы это?

— Я просто подумал, что она могла это сказать, — нахмурился он. Минуту он молчал, а затем сообщил: — Завтра я возвращаюсь на юг. Я полагаю, что ты вскоре тоже приедешь? Аарон сказал, что бумаги практически готовы.

— Думаю, что да, — ответила я предательски дрогнувшим голосом. Каково мне будет жить по соседству с ним и с Памелой? — мрачно подумала я.

— Я подготовлю для тебя место, — сказал он.

Шарлот-стрит по-прежнему была так запружена, что довезти меня прямо до дверей ему не удалось. Я с радостью выскочила из машины, он тоже вышел и придержал для меня дверцу.

— Это был не самый удачный день, не так ли? — мрачно спросил он.

Я гордо откинула назад голову:

— Разве?

Он посмотрел на меня долгим печальным взглядом и захлопнул за мной дверь. Это был символический жест, словно он вычеркивал меня из своей жизни. Он возвращался назад к Памеле, и это единственное, что имело для нас обоих значение.

— Ты устала, — сказал он. — Мы все обсудим, когда ты приедешь на сахарную плантацию.

Я ничего не ответила. Я стояла и смотрела, как он залезает назад в машину, вежливо машет мне рукой и уезжает. Я была так несчастна и не знала, что мне делать; но в одном я была совершенно уверена: я абсолютно не устала — ничуть не больше, чем он сам!

Утомительное окончание карнавала разочаровывало после его великолепного начала. Даже Пейшнс больше не могла танцевать; единственными, кто еще проявлял активность, были владельцы палаток, громко соблазнявшие прохожих отведать прохладительные напитки и закуски. Плантагенеты сгрудились в кучку, стил-бэнд время от времени делал попытки сыграть калипсо, которая объединяла их весь день.

— Где ты была? — требовательно спросил меня мой дядя.

Он выглядел усталым и старым. В руке он держал полную кружку рома и явно пытался воспрянуть духом, щедро отхлебывая напиток.

— Не пора нам всем домой? — с надеждой спросила я.

— Дом? — мрачно повторил он. — Где это?

— Я отведу тебя, — предложила я.

Он засмеялся.

— В самом деле? — капризно протянул он. — Когда? Когда мы поедем на юг, Камилла? Когда мы снова вернемся на сахарные поля? Скажи мне это!

— Все бумаги уже подписаны, — сказала я.

Его лицо прояснилось.

— Ты хочешь сказать, что ничто нам не мешает отправиться туда?

Я покачала головой.

— Мы поедем завтра! — оживленно воскликнул дядя Филипп. — Мы поедем сразу же, как только Пейшнс подготовит к отъезду дом.

Я не отвечала. Стил-бэнд еще раз начал калипсо Плантагенетов, но вскоре его заглушил другой оркестр, более многочисленный, чем наш, который шел из парка в поисках еды и очередных развлечений. Пейшнс, внезапно обессилевшая, схватила меня за запястье и сказала:

— Мы пойдем сейчас, мисс Милла. Уже нет шуток. Если мы оставаться, то завтра болеть голова.