Мысль эта была выражена Белоярцевым ввиду совершенного истощения занятого фонда: Белоярцев давненько начал подумывать, как бы сложить некоторые неприятные обязанности на чужие плечи, и плечи Райнера представлялись ему весьма удобными для этой перекладки.

Женщины и самый Прорвич удивительно обрадовались мысли, выраженной Белоярцевым насчет Райнера, и пристали к Лизе, чтобы она немедленно же уговорила его переходить в Дом. Просьба эта отвечала личным желаниям Лизы, и она на нее дала свое согласие.

– Пойдет ли только теперь к нам Райнер? – усомнилась Ступина. – Он, верно, обижен.

Но это сомнение было опровергнуто всеми.

– Райнер не такой человек, чтобы подчиняться личностям, – утвердила Лиза, приставая к голосам, не разделявшим опасений Ступиной.

На другой день Лиза поехала к Вязмитиновой.

Лиза вообще в последнее время редкий день не бывала у Женни, где собирались все известные нам лица: Полинька, Розанов, Райнер и Лиза. Здесь они проводили время довольно не скучно и вовсе не обращали внимания на являвшегося букою Николая Степановича.

К великому удивлению Лизы, полагавшей, что она знает Райнера, как самое себя, он, выслушав ее рассказ о предложении, сделанном вчера Белоярцевым, только насмешливо улыбнулся.

– Что значит эта острая гримаса? – спросила его недовольная Лиза.

– То, что господин Белоярцев очень плохо меня понимает.

– И что же дальше?

– Дальше очень просто: я не стану жить с ним.

– Можно полюбопытствовать, почему?

– Потому, Лизавета Егоровна, что он в моих глазах человек вовсе негодный для такого дела, за которым некогда собирались мы.

– То есть собирались и вы?

– Да, и я, и вы, и многие другие. Женщины в особенности.

– Так вы в некоторых верите же?

– Верю, Я верю в себя, в вас. В вас я очень верю, верю и в других, особенно в женщин. Их самая пылкость и увлечение говорит если не за их твердость, то за их чистосердечность. А такие господа, как Красин, как Белоярцев, как множество им подобных… Помилуйте, разве с такими людьми можно куда-нибудь идти!

– Некуда?

– Совершенно некуда.

– Так что же, по-вашему, теперь: бросить дело?

Райнер пожал плечами.

– Это как-то мало походит на все то, что вы говорили мне во время вашей болезни.

– Я ничего не делаю, Лизавета Егоровна, без причины. Дело это, как вы его называете, выходит вовсе не дело. По милости всякого шутовства и лжи оно сделалось общим посмешищем.

– Так спасайте его!

Райнер опять пожал плечами и сказал:

– Испорченного вконец нельзя исправить, Лизавета Егоровна. Я вам говорю, что при внутренней безладице всего, что у вас делается, вас преследует всеобщая насмешка. Это погибель.

– Ничтожная людская насмешка!

– Насмешка не ничтожна, если она основательна.

– Мне кажется, что все это родится в вашем воображении, – сказала, постояв молча, Лиза.

– Нет, к несчастию, не в моем воображении.