Женщины сидели молча в весьма неприятном раздумье; скука была страшная.

– Да, – начал Белоярцев, – пока пожалуют дорогие гости, нам нужно условиться, что говорить. Надо сказать, что все мы родственники, и говорить это в одно слово. Вы, mademoiselle Бертольди, скажите, что вы жена Прорвича.

– Отлично, – отозвалась Бертольди.

– Вы назовитесь хоть моею женою, – продолжал он, относясь к Ступиной, – а вы, Лизавета Егоровна, скажите, что вы моя сестра.

– К чему же это?

– Так, чтобы замаскировать нашу ассоциацию.

– Это очень плохая маска: никто не поверит такой басне.

– Отчего же-с?

– Оттого, что если полиция идет, так уж она знает, куда идет, и, наконец, вместе жить и чужим людям никому не запрещено.

– Ну ведь вот то-то и есть, что с вами не сговоришь. Отчего ж я думаю иначе? Верно уж я имею свои основания, – заговорил Белоярцев, позволивший себе по поводу экстренного случая и с Лизою беседовать в своем любимом тоне.

Лиза ничего ему не ответила. Не до него ей было.

– И опять, надо знать, как держать себя, – начал Белоярцев. – Надо держать себя с достоинством, но без выходок, вежливо, надо лавировать.

– А пока они придут, надо сидеть вместе или можно ложиться? – спросила Бертольди.

Белоярцев походил молча и отвечал, что надо посидеть.

– Может быть, разойтись по своим комнатам?

– Зачем же по своим комнатам. Семья разве не может сидеть в зале?

Все просидели с часок: скука была нестерпимая и, несмотря на тревожное ожидание обыска, иные начали позевывать.

– Возьмите какие-нибудь тетради, будто переводите, что ли, или работу возьмите, – командовал Белоярцев.

– На переводах есть райнеровские поправки, – отозвалась Ступина.

– Что ж такое, что поправки: никто не станет листовать ваших тетрадей.

Бертольди принесла две тетради, из которых одну положила перед собою, а другую перед Ступиной. Каверина вышла к своему ребенку, который был очень болен.

В зале снова водворилось скучное молчание. Белоярцев прохаживался, поглядывая на часы, и, остановясь у одного окна, вдруг воскликнул:

– Ну да, да, да: вот у нас всегда так! О поправках на тетрадях помним, а вот такие документы разбрасываем по окнам!

Он поднес к столу пустой конверт, надписанный когда-то Райнером «Ступиной в квартире Белоярцева».

– Еще и «в квартире Белоярцева», – произнес он с упреком, сожигая на свече конверт.

– Это пустяки, – проговорила Ступина.

– Пустяки-с! Я только не знаю, отчего вы не замечаете, что я не пренебрегаю никакими пустяками?

– Вы особенный человек, – отвечала та с легкой иронией.

Вышла опять скучнейшая пауза.

– Который час? – спросила Ступина.

– Скоро десять.

– Не идти ли спать со скуки?

– Какой же сон! Помилуйте, Анна Львовна, ну какой теперь сон в десять часов!

– Да чего ж напрасно сидеть.