Райнер вышел по мягкому ковру за драпировку.

– Вы губите себя, – шептал он.

– Вы здесь губите меня более, чем когда вы уйдете, – так же тихо отвечала, оглядываясь, Женни.

– Я никогда не прощу себе, что послушался вас сначала.

– Тсс! – произнесла Женни.

– Для кого и для чего вы так рискуете? Боже мой!

– Я так хочу… для вас самих… для Лизы. Тсс! – опять произнесла она, держа одною рукою свечу, а другою холодную руку Райнера.

Все было тихо, но Женни оставила Райнера и, подойдя к двери детской, отскочила в испуге: свеча ходенем заходила у нее в руке.

С той стороны двери в эту же щель створа глядел на нее строгий глаз Абрамовны.

– Зачем ты, зачем ты здесь, няня! – нервно шептала, глотая слова, Женни. – Спи, иди спи!

Абрамовна отворила дверь, перешагнула в спальню и, посмотрев на Райнера, повертела свою головную повязку.

– Я тебе расскажу, все расскажу после, – пролепетала Женни и, быстро вскочив, взяла Райнера за руку.

– Куда? страмовщица: опомнись! – остановила ее старуха. – Только того и надо, чтобы на лестнице кто-нибудь встретил.

Старуха вырвала у Евгении Петровны свечу, махнула головою Райнеру и тихо вышла с ним из залы.

Женни осталась словно окаменелая; даже сильно бившееся до сих пор сердце ее не стучало.

Легкий звон ключа сказал ей, что няня с Райнером прошли залу и вышли на лестницу.

Женни вздрогнула и опять упала на колени.

Абрамовна с Райнером так же тихо и неслышно дошли по лестнице до дверей парадного подъезда. Старуха отперла своим ключом дверь и, толкнув Райнера на улицу, закричала пронзительным старушечьим криком:

– Если не застанешь нашего доктора, беги к другому, да скорее беги-то, скорее; скажи, очень, мол, худо.

Райнер побежал бегом.

– Да ты бери извозчика! – крикнула вдогонку старуха и захлопнула двери.

Райнер взял первого извозчика и, виляя на нем из переулка в переулок, благополучно доехал до розановской квартиры.

Доктор ждал гостя. Он не обременял его никакими вопросами, помог ему хорошенько обриться; на счастье, Розанов умел стричь, он наскоро поправил Райнерову стрижку, дал ему теплые сапоги, шапку, немного белья и выпроводил на улицу часа за полтора до рассвета.

– Боже! за что я всех вас подвергаю такому риску, я, одинокий, никому не нужный человек, – говорил Райнер.

– Вы уходите скорей и подальше: это всего нужнее. Теперь уж раздумывать нечего, – отвечал Розанов.

Когда послышался щелк ключа в двери, которую запирала няня, Евгения Петровна вскочила с колен и остановилась перед поднятыми занавесками драпировки.

Старуха вошла в спальню, строгая и суровая.

– Няня! – позвала ее Евгения Петровна.

– Ну!

Евгения Петровна заплакала.

– Перестань, – сказала старуха.

– Ты… не думай, няня… Я клянусь тебе детьми, отцом клянусь, я ничего…

– Ложись, говорю тебе. Будто я не знаю, что ли, глупая ты!

Старуха поправила лампаду, вздохнула и пошла в свою комнату.