Я ходила по улицам. Как много мест,

Где я жила. Я их не забыла.

Одно заколочено, другого нет,

На третьем – крест, чья то могила.

И вдруг ударили колокола,

И голуби шумно взвились над нами,

Но никто не сошел с золотого крыльца

В жемчужную, белую, вечную память.

1983

«Орлы и бабочки (и кое что другое)…»

Орлы и бабочки (и кое что другое)

Еще живут. Оставим их в покое.

И облака. Их тоже не тревожь.

Пусть будут ты да я, два зонтика и дождь.

А если всё сломать, то ничего не будет,

И так уж многое внутри сломали люди.

1983

Из Байрона

Все было явно в свете дня –

Была любовь.

Теперь есть тайна у меня:

Не надо слов.

Та жизнь была, как водопад,

Теперь – ручей,

Ему внимает тихий сад

В тиши ночей.

Бормочем оба мы в ночи

Наперебой,

Ручей мне шепчет: помолчи

Сама с собой.

И я молчу. Не надо слов,

И нету слов.

Yet though I cannot be beloved

Still let me love.

1983

Предсмертный диалог

– Когда то ты билет вернуть

С поклоном собирался Богу,

Но мы возьмем его в дорогу:

Он может сократить нам путь.

– Но если правда Аушвиц был,

И был Гулаг и Хиросима,

Не говори: пройдемте мимо!

Не говори: я все забыл!

Не притворяйся: ты там был!

– И вот проходим мы незримо

Мимо окошка, мимо, мимо

Той кассы, где лежит секрет.

– Там некому вернуть билет.

1983

          Омри Ронен.        

Берберова (1901–2001)

Я думал, что она доживет до своего столетия, и в день ее рождения в 1985 году, в Кембридже, в гостях у нашего общего знакомого Л.М., я так и сказал ей. Это ее, кажется, огорчило: ей хотелось бы жить, как в бальмонтовской “Странной песне араба”, “ну хоть тысячу лет, ну хоть сто”, – сто в самом худшем случае. Смерти она не боялась, но очень любила жизнь и умерла, достигнув в России и во Франции той славы, о которой никогда не говорила и не писала, хотя мечтала всю жизнь.

Ахматова пишет в “Северных элегиях” про мемориальные доски: “Темнеет жесткий и прямой Литейный, / Еще не опозоренный модерном, / И визави меня живут – Некрасов / И Салтыков… Обоим по доске / Мемориальной. О, как было б страшно / Им видеть эти доски!..”

Вот уж кого бы не испугала мемориальная доска на доме № 6 по улице Жуковского в Петербурге, так это Нину Николаевну, видевшую во сне возвращение эмигрантских гробов в Россию. Семья Берберовых жила в 1914–1918 гг. окна в окна с квартирою Бриков.

Во втором издании книги “Курсив мой” (1983). среди двенадцати выдержек из читательских откликов на первое русскоязычное издание (Мюнхен, 1973), сразу вслед за Л.Ю. Брик напечатан отрывок из моего письма с пояснением в скобках: “Письмо читателя книги в английском переводе (вышедшем в 1969 г., за три года до русского оригинала), выехавшего из Советского Союза за десять лет перед этим”. На самом деле, я покинул СССР навсегда за 16 лет перед этим, и возраст мой она тоже перепутала, прибавив мне два года. Туг я вижу забавное совпадение: когда Р.