Прибранная. Видать, ждет мать детей в гости каждую минутку, любую пылинку в их комнатках сдувает…

Надежда Прохоровна вернулась в сени, высоко подняла чемодан и, не касаясь его колесиками чистых половиков, пронесла до узкой девичьей светелки с панцирной кроватью, украшенной горкой мягчайших подушек под кружевной накидкой. Поставила чемодан под полированный письменный стол Елены Ковригиной. Огляделась — отличница и родительская гордость Леночка улыбалась гостье с большой школьной фотографии. На груди отличницы сверкает эмалью комсомольский значок, два пышных белых банта украшают аккуратную русую головку…

Дал Господь Матрене деток. Не поскупился на радость. Дима танковое училище окончил, Еленка на учительницу выучилась…

Надежда Прохоровна достала из чемодана пакет с гостинцами и вернулась в горницу. Походя бросила взгляд на безукоризненно заправленную Матренину постель в углу под окошком и зацепилась взглядом за молоток, лежащий на стуле в изголовье кровати.

Удивилась. Аккуратистка Матрена гвоздь вбивала и забыла инструмент прибрать?

Потом вспомнила запертую входную дверь — это днем-то, когда сама в огороде?! — нахмурилась и пошла на звон посуды к кухне.

Матрена заварила чайник и щедрыми ломтями нарезала колбасу.

— Какая же ты молодец, Надька, что приехала! — говорила и ласково щурилась. — Прям сказать не могу — какая молодец! Тыщу лет не виделись! Неси чашки в горницу, чай поспел.

Надежда Прохоровна взяла две большие чашки в алых маках, но из кухни не ушла, постояла немного и все же задала вопрос, мучивший ее последние минуты:

— Матрен, а что — в деревне не спокойно? Шалят?..

Большущий острый нож промахнулся мимо батона полукопченой колбасы, золовка подняла на гостью округлившиеся глаза…

— А ты откуда знаешь? — выговорила едва слышно и, замерев в удивлении, разглядывая невестку округлившимися глазами, прижала руку с ножом под грудью. — Сказал уже кто-то?!

— Чего сказал? — пытливо проговорила гостья.

— Дак это… про убийство…

— Про убийство? — подняла брови баба Надя. — А кого убили?

— Дак Федьку! Соседа нашего.

— Нет, — задумчиво покрутила головой Надежда Прохоровна. — Мне никто ничего не говорил. Просто у тебя молоток рядом с кроватью лежит, и дверь ты стала запирать.

Матрена так и села на табурет. Поглядела на родственницу слегка восхищенно и покачала головой:

— Неужто не врали в газете… Неужто ты сама… Ты, Надя, взаправду все сама заметила и сразу поняла — шалят в деревне?

— А чего ж тут замечать? — пожала плечами Надежда Прохоровна. — Все на виду — и молоток, и запертая дверь.

— Ну и ну, — проговорила Матрена Пантелеевна. — Прав Фельдмаршал, не все в газетах враки…

Сколько помнила Надежда Прохоровна Матрену Пантелеевну, та всегда отличалась редчайшим скепсисом по отношению к печатному слову. Просто до бешенства невестку доводили статьи про «славные колхозные будни», про «битвы за урожай», про «знатных доярок», которым лучших колхозных коров подпихивают и рекордсменок делают. Родись Матрена Пантелеевна чуток пораньше, загремела бы на Колыму, как ярая антисоветчица, и не вылезла бы оттуда до самой перестройки.

Хотя… если вспомнить, и при перестройке Матрену могли в психушку запереть.