— Ну, не здесь же! — шепнула она.

Бля!

Я снова поцеловал её и отпустил.

— Пойду, подышу немного.

Вышел на крыльцо, втянул в себя осенний воздух, пахнущий горьким дымом горящей сухой листвы. В разрывах тяжёлых слоистых облаков проглядывала воспалённая синева неба.

За домом осторожно постукивал топор.

Я спустился по ступенькам, прошёл за угол.

Леший Шатило, пристроившись у толстого осинового чурбака, тесал доску. Рядом, сложив руки на груди, стоял банник Берёза.

— Вот спасибо! — говорил Берёза. — Золотые руки у тебя, Шатило! А то пол в бане подгнивает, а плотника вызывать — это расходы.

— Сейчас всё починим, — добродушно кивнул баннику Шатило. — Починим — и будет всё по чину. Как положено.

— Золотые слова! — поддакнул банник.

Длинные волосы упали лешему на глаза. Он поморщился, тряхнул головой, забрасывая их назад, и снова застучал топором.

Я не стал мешать работникам и вернулся к крыльцу. Шейлуньский золотарь вынырнул из земли, потёрся о мой сапог. Я потрепал его по упругому телу, напоминающему трубу, и вспомнил, что после обеда собирался проехать по Старгороду. Надо же посмотреть, как бояре службу несут! А то стыдно будет князю Всеволоду в глаза взглянуть, когда вернётся.

На крыльцо вышла Глашка.

— Немой, иди обедать!

— Иду, — улыбнулся я.

И тут в ворота громко и властно постучали.

Какого хера? Кто это там колотит?

Я подошёл к воротам и хотел отодвинуть засов. Но передумал и, повысив голос, спросил:

— Кому там неймётся?!

— Открывай, князь! — услышал я знакомый голос. — Это верховный волхв Воисвет!

Ни хера себе! Выбрался, значит, из Чистых мхов, гад!

— Тебя по службе повысили? — насмешливо спросил я, не торопясь открывать. — А дедушку куда подевал?

— Смеёшься, нечисть?! — закричал Воисвет. — Верховный волхв Любомир мёртв! Это вы убили его! И ограбили капище! Открывай немедленно, или мы выломаем ворота!

Чего, блядь?! Любомира убили? Но как?!

Я вспомнил хитрый прищур верховного волхва, его сухие дрожащие руки.

Он же будущее видел! Любую херню наперёд знал! Как его могли убить?

— Открывай ворота, нечисть! — рявкнул с улицы Воисвет. — Со мной монахи и народ. Вам всё равно не уйти! Не тяни время!

Бля!

У нас в доме мужиков — раз-два, и обчёлся! Сытин, да я. Божен не в счёт — он и так не в себе. Шатило... Хер его знает, какой боец из лешего. Михей? А где Михей?

Я оглянулся на крыльцо. Там уже стояли Сытин с Михеем. Сытин держал в правой руке шпагу. В его левой ладони горел зелёный огонёк.

Ипать! А женщин мы куда спрячем? Глашку и Настю с бабой Дуней?!

Снаружи в ворота ударили чем-то тяжёлым. Окованные железом створки вздрогнули, но выдержали.

Таран там у них, что ли?!

Перекидываемся, Немой!

В голове звонко щёлкнуло. Я упал на четыре лапы и одним прыжком взлетел на росшую возле забора яблоню.

На улице толпилось не меньше сотни монахов с копьями. К ним подтягивались горожане. Часть монахов растягивалась вдоль забора, пробуя его на прочность.

Перед воротами в воинственной позе стоял Воисвет. Правая рука волхва была поднята вверх. В ней сверкал серебряный крест. Левой рукой волхв опирался на деревянный посох, окованный сталью.

Рядом с ним четверо здоровенных монахов держали толстый обрубок бревна. Вот они качнули бревно и ударили им в ворота. Створки затрещали.

Ни хера себе, волхв толпу привёл! Он что, весь Старгород взбаламутил, сука?!

Я кубарем скатился с яблони, на лету перекидываясь обратно в человека.