Правда, с помощью методов, о которых в Полицейской академии предпочитают помалкивать… Тем не менее вы считаетесь лучшими полицейскими в Гейдельберге.
– Не забудьте еще Герлаха! – воскликнул Зельтманн.
– Герлах – круглый идиот, – отрезал Магенройтер. – Вы только что упоминали коллегу Лейдига. Где он?
– Лейдиг наверняка где‑то в Центре, – сказал Тойер. – Ему кто‑то позвонил, и он вышел.
– Что вы хотели, собственно говоря, узнать от молодого человека? – обратился Магенройтер к Хафнеру.
– Господи… – Комиссар удрученно уставился на носки своих ковбойских сапог. – Я немного нервничаю. Попросил Лейдига, чтобы он принес мне курево, а этот осел все не идет.
– Ах, господин Зельтманн! – Магенройтер с трудом выдавил улыбку. – Окажите любезность, посмотрите, пожалуйста, где задержался господин Лейдиг! Мне бы хотелось еще немного побеседовать с группой.
Зельтманн вздрогнул, словно от удара:
– Ну и ну, насколько я разбираюсь в субординации, а я в этом разбираюсь, не дело директора учреждения, управленческой единицы, планировать такие вещи, овеществлять такие планы!
– Прошу вас! – любезно, но убедительно произнес Магенройтер. – Я ведь еще не ориентируюсь в вашем ведомстве.
– Вот это правда, – закряхтел Зельтманн, – это верно. На полном форсаже, как сказала бы молодежь, не присутствующая в этом кабинете. – Директор встал и по‑стариковски заковылял к двери.
– Я предоставляю вам угадать с помощью вашей сыщицкой проницательности, как долго еще господин Зельтманн сможет питать иллюзии насчет своей должности. – Магенройтер покачал головой. – Министерство хочет дать ему возможность для почетной отставки, в противном случае ему придется уйти самому. Обычно за этим следует момент, когда говорят «это пока секрет, никому не передавайте». Но вы можете спокойно говорить об этом и другим, скрывать тут нечего.
– Что такое с ним? – спросил Тойер. – Я имею в виду, он и всегда‑то был… Ну ладно, я не должен этого говорить… Но теперь?
Магенройтер беспомощно развел руками:
– Несомненно, его травмировала история годичной давности, его ранение. Да и семья распадается, дети остаются с матерью. Но самым большим ударом стало для него исключение из «Клуба Львов» в Брух‑зале, где его тесть довольно влиятельная фигура.
– Не надо было ходить налево и трахаться с кем попало, – скромно заметил Хафнер.
– Сейчас он проходит курс лечения, – сказал Магенройтер, – возможно, еще немного поработает. Проявите чуточку снисходительности и милосердия. А я хочу выслушать, что вы намерены предпринять. Теперь все будет проходить через меня. Ведь в версии об обезьяне все же есть что‑то неправдоподобное, даже некоторые зоологи высказывают по этому поводу сомнения?
– Ну, лично у меня сомнений нет, сорри, шеф. – Хафнер смиренно встретил горький взгляд Тойера и добавил: – Но шеф сомневается, и поэтому, естественно, сомневаюсь и я.
– Мне в самом деле некоторые детали кажутся странными, – заговорил Тойер. – Ладно, допустим, что Анатолий очень любил зверей. Однако разве может даже такой фанат мечтать, чтобы его убил дикий зверь?
– Да ведь он этого, кажется, не просто хотел, – вмешался Зенф. – Это было самое большое его желание…
– Ты забываешь, что он написал эти строчки два года назад! – Тойер повысил голос. – В детстве я хотел стать астронавтом, а подростком уже сообразил, что никакая сила не заставит меня залезть в летающую бомбу. |