— Но для чего, по-вашему, могло понадобиться Лизе-Мерете лишать жизни совершенно чужого человека? — спросила ее мать.

— Это была месть, — ответил полицейский. — Месть и ревность, потому что доктор Вольден уделял много внимания больной. И о силе его чувств свидетельствует то, что он женился на ней, когда она уже лежала на смертном одре.

Второй полицейский почтительно тронул Лизу-Мерету за руку.

— Будет лучше, если вы последуете за нами, фрекен, — сказал он.

— Не прикасайтесь ко мне! — воскликнула она, отдергивая руку. — Мне с вами не по пути!

— Вы дорого заплатите за это, — пообещал советник.

Полицейские ничего не ответили. Взяв Лизу-Мерету за руки, они вывели ее из салона. Подружки стояли молча, словно парализованные.

Уже из прихожей послышались ее крики:

— Я не хотела ее убивать! Я не хотела этого, я думала испугать ее немного, но не убивать, не убивать…

13

В больнице уже потушили свет. Только в коридорах и на постах медсестер по-прежнему горели лампы, а также в тех одиночных палатах, где состояние больных было критическим.

Как, например, у Марит. Кристоффер сидел возле нее, как только у него выдавалась свободная минутка, но теперь ему необходимо было пойти домой и поспать несколько часов: ответственная работа хирурга требовала этого.

Он больше ничего не мог сделать для Марит. И в те короткие промежутки времени, когда она приходила в сознание, они пытались дать ей немного жидкой пищи: молоко, смешанное со сливками и взбитым яйцом. Ей делали нагрудные компрессы с эфирными маслами, чтобы очистить дыхательные пути, хотя Кристоффер, прослушавший ее легкие, без труда определил, что у нее началось воспаление.

На этот раз смерть была уверена в своей победе. Казалось, она просто стоит в темном углу комнаты и ждет.

Кристоффер лег спать, печальный и опустошенный. Он готов был уже расстаться с тем пациентом, который значил для него больше, чем все остальные.

Врач должен делать различие между работой и частной жизнью. Он не должен слишком уж вдаваться в трагедии пациентов; не должен «брать работу на дом».

Но Марит Свельтен бесповоротно вошла в его жизнь, и он искренне желал, чтобы она выжила, он хотел дать ей будущее в виде работы и жилья, и он собирался помочь ей деньгами, о чем уже догадалась Лиза-Мерета.

Трагическая судьба Марит настолько волновала его, что он даже женился на ней, когда уже не осталось никаких надежд на выживание. Это как будто ничего не значило для него, поскольку ему предстояло стать вдовцом спустя несколько часов после венчания, но его чувствам это давало очень много. Он увидел ее счастливой. И он знал, что ему будет очень не хватать ее. Ему будет не хватать этого беспомощного, одинокого создания, найденного в безлюдной местности, возле скал, не имеющего ни семьи, ни дома. Она доверчиво привязалась к нему. Он был для нее чем-то вроде Бога, и было совершенно ясно, что она влюбилась в него.

Сам же Кристоффер не питал к ней таких чувств. Просто она ему очень, очень нравилась — и это все.

К тому же его жизнь была последнее время слишком сумбурной, чтобы он мог испытывать какие-то глубокие чувства.

О Лизе-Мерете он даже не думал. У него было все кончено с ней, и ее поведение было настолько ему неприятно, что он просто выбрасывал из головы мысли о ней. Ему теперь нужно было решать другие проблемы на работе и в личной жизни.

Она обвинила его в том, что он делает женщинам аборты! Ничего не могла придумать умнее! Ему пришлось объясняться с полицией, но они очень скоро обнаружили, что он совершенно невиновен. Для него же это было лишней трепкой нервов, до сих пор он не мог придти в себя.

Он понимал, что хотя он и не виновен, это обвинение ляжет на него пятном.