Городничий посмотрел на судью, ему не хотелось спорить.

     - Ну, щенками или чем другим, все взятки. Но с этого момента в гостиной

городничего намечался явный скандал.

     Уже теперь судья разошелся:

     - Ну, нет, Антон Антоныч, а вот,  например,  если  у  кого-нибудь  шуба

стоит пятьсот рублей, да супруге шаль...

     Городничий старался потушить спор, но сам распалялся:

     - Зато вы в бога не веруете, а я, по крайней мере, в вере тверд.  О,  я

знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира,  просто  волосы  дыбом

поднимаются.

     Все эти рассуждения городничего льстили судье.

     - Да ведь сам собою  дошел,  собственным  умом.  Городничий  запальчиво

ответил ему:

     - Ну, в ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было.

     И насколько в  гостиной  городничего,  в  связи  с  приездом  ревизора,

атмосфера  была  напряженной,  настолько  в   трактире   местной   гостиницы

чувствовалось благорастворение.

     Старенькая попорченная шарманка играла  тихую,  приятную  мелодию,  под

звуки которой Петры Ивановичи  завтракали,  иногда  перемежая  рыбные  блюда

приятельскими поцелуями, которые между ними были в совершенном обычае.

     Музыка неожиданно прервалась, и в  трактире  появился  молодой  человек

недурной наружности, в цилиндре, одетый от лучшего петербургского портного и

с тростью в руке.

     Молодой человек, мучимый какой-то страстью, ходил по трактиру, лицо его

менялось каждую секунду.

     Он с мутными глазами налетел  на  Петров  Ивановичей,  вскинул  на  нос

позолоченную лорнетку, заглянул им в тарелки,  где  лежала  рыба,  проглотил

слюну и вышел из трактира.

     Петры Ивановичи смотрели на него как зачарованные. Они с него  глаз  не

спускали. Бобчинский нагнулся к Добчинскому, что-то ему шепнул, тот  мигнул,

и к ним подошел трактирщик Влас, который сообщил:

     -  Чиновник,  едущий  из  Петербурга,  по  фамилии  Иван  Александрович

Хлестаков, другую неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет  и

ни копейки не хочет платить.

     По мере того как Влас говорил, Петры Ивановичи оба начали  вставать  со

своих стульев, что-то осенило их обоих, они  бросились  на  Власа  и  начали

целовать его в обе щеки в благодарность за то, что сущестует  его  гостиница

на этом белом свете.

     Музыка в трактире снова заиграла, и под веселые  мотивы  Петр  Иванович

Бобчинский  на  радостях  выкидывал  замысловатые  "антраша"  и   вместе   с

Добчинским выскочил на улицу.

     И насколько  радостное  возбуждение  царило  в  трактире,  настолько  в

гостиной городничего было все сдержанно и как бы в предчувствии бури.

     Городничий, взявши почтмейстера под ручку, отвел в сторону.

     - Купечество да гражданство меня смущают, а я вот, ей-богу, если и взял

с иного, то, право, без всякой ненависти, я даже думаю, не было ли  на  меня

какого-нибудь доноса.