- Купечество да гражданство меня смущают, а я вот, ей-богу, если и взял

с иного, то, право, без всякой ненависти, я даже думаю, не было ли  на  меня

какого-нибудь доноса.

     А по улице неслись Бобчинский  и  Добчинский,  горя  желанием  поведать

всему свету последнюю новость о ревизоре. Они с переменным успехом старались

обогнать друг друга: то впереди мчался  Бобчинский,  то  Добчинскнй,  собрав

последние силы, обходил своего приятеля.

     В гостиной городничий просил почтмейстера:

     - Послушайте,  Иван  Кузьмич.  Нельзя  ли  всякое  письмо,  входящее  и

исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать?

     Почтмейстер вынул пачку распечатанных чужих писем.

     -  Знаю,  знаю...  Этому  не  учите.  Я  делаю  это  не  то   чтоб   из

предосторожности, а больше из любопытства: смерть  люблю  узнать,  что  есть

нового на свете.

     Шум, подобный надвигающейся  буре,  долетел  до  гостиной  городничего.

Двери точно ветром распахнуло.

     Ворвались два коротких человека и так перебивали друг друга, что ничего

нельзя было понять. Сыпалась тарабарщина из непонятных слов и возгласов.

     Окрик городничего отрезвил: Петры Ивановичи начали рассказ.

     А Иван Александрович  Хлестаков,  тот,  о  котором  рассказывали  Петры

Ивановичи, шел по улице уездного города, терзаемый голодом.

     До его слуха долетел уже знакомый нам голос торговки:

     - А вот горячие пирожки...

     Хлестаков как зачарованный шел на призыв бабы, и даже тросточка застыла

в каком-то напряженном положении.

     Иван Александрович нерешительно задержался возле  торговки  и  с  видом

знатного  путешественника  обозревал  окрестности.  Трость  Хлестакова,  его

гордость, являла собой дополнение к неотразимому виду "петербургского льва".

Короткая блестящая палочка, отнюдь не предназначенная  для  опоры,  в  руках

Хлестакова превращалась в волшебный жезл.

     Иван Александрович стоял у самого ведра, спиной  к  торговке,  и  через

плечо заглядывал.

     Тросточка за спиной  Хлестакова  пришла  в  виртуозное  вращение.  Баба

глазела на быстро мелькающий конец трости,  и  вдруг  глаза  ее  наполнились

чрезвычайным удивлением.

     Волшебная  трость  Ивана  Александровича,  откинув  край  промасленного

одеяла, быстро исчезла в ведре и сейчас  же  показалась  обратно,  унизанная

двумя дымящимися пирожками.

     Глаза торговки выпучились, как будто хотели выстрелить. Раздался  бабий

визг.

     Иван Александрович почувствовал, как его что-то рвануло  назад,  но  он

сделал последнее усилие и, вырвав трость, помчался по улице, а в  спину  ему

неслось:

     - Прощелыга ты, а не барин...

     - А вот он-то  и  есть  этот  чиновник,  о  котором  изволили  получить

нотицию, - настаивал Бобчинский в гостиной городничего и громко, так,  чтобы

его слышали все, выкрикнул самое страшное слово.