Может, дело в том, что Алексеус не предупредил хозяйку о ней?

Это же не моя вина. И я не виновата, что не говорю по-гречески.

Она и по-итальянски не говорила, но в Милане, однако же, никто ее не игнорировал.

Нет, что-то здесь не так. Что — непонятно. И Кэрри оставалось только одно — игнорировать все это. Потому она ела, совершенно не чувствуя вкуса изысканных деликатесов, стараясь мало пить, ощущая себя бесконечно несчастной и убогой. Почему Алексеус не оставил ее в летнем домике? К тому же она была лишней женщиной за столом — девушка в оливковом сидела на противоположном краю стола рядом с хозяйкой и без кавалера.

Кэрри не знала, как вынесла эту пытку, это унижение длиной в вечность. Наконец все стали выходить из-за стола. Алексеус снова взял Кэрри за руку, подошел к хозяйке и сказал ей несколько слов по-гречески, на что та ответила коротко, сквозь зубы. Он вновь поцеловал даму в щеку и направился к выходу, ведя за собой Кэрри, которая шла молча, стараясь не споткнуться на своих высоченных каблуках.

Когда они вошли в дом на пляже, Алексеус с отстраненным видом извинился, сказал, что он должен проверить электронную почту, и удалился.

Кэрри поплелась в спальню с ужасным чувством. В первый раз с момента их встречи показалось, что радужный мыльный пузырь вот-вот лопнет.

Алексеус смотрел на экран ноутбука, ничего не видя. Его метод оказался эффективным, определенно. Жестоко, но эффективно. Он недвусмысленно дал понять всем — его нет в списке лотов на ярмарке женихов. Анастасия, вполне естественно, поняла намек. Неприятно, но, по крайней мере, ему удалось убедить ее, что он совсем не подходящий для нее муж. Мать кипит гневом, недовольством, осуждением. Очень неприятно. Нехорошо, что Кэрри, как обычно, привлекла внимание всех мужчин, но завтра они уедут, и она никогда не встретит никого из них.

Алексеус оглянулся вокруг — какая безвкусная роскошь!

Чем скорей мы уедем отсюда, тем лучше! Ему стало спокойней.

Он живет, как хочет, как ему нравится. Сейчас можно надеяться, что мать поймет и примет это, перестанет досаждать ему и навязывать богатых наследниц.

Алексеус закрыл ноутбук.

Завтра утром на Сардинию, с Кэрри! Больше никаких помех. И продолжится та жизнь, которую он выбрал, которую он хочет ― без осложнений, без давления.

Только с Кэрри.

Мужчина направился в спальню. Кэрри спала, лежа в позе зародыша. Впервые он решил не будить ее. Именно сейчас ему не нужен был секс. Хотелось только подержать ее в объятьях.

Чтобы ему стало хорошо.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Кэрри перевернулась на живот. Она лежала на пляжном топчане перед домом, подставляя спину утреннему, а потому еще ласковому солнцу. Она была одна и впервые радовалась этому. Накануне вечером ей пришлось принять таблетку, чтобы справиться со стучащей в висках болью после сурового испытания — обеда на вилле. Таблетка подействовала почти моментально, и она не знала, приходил ли Алексеус. На рассвете, когда солнце уже пробивалось сквозь неплотно опущенные жалюзи, он, присев на корточки у кровати, легонько потряс ее плечо и сказал:

— Я иду на виллу. Скоро вернусь, и мы сразу отправимся на Сардинию.

Сквозь дрему она уловила напряжение в его голосе, но вопросов задавать не стала. И теперь была в тревоге, хотя думать совсем не хотелось. И немного тошнило. Вероятно, вчерашнее суровое испытание повлияло не только на душевное состояние, а на организм тоже. Жаль, что все так. Совсем не хочется этих ощущений, ведь она неправдоподобно счастлива: лежит на средиземноморском пляже, а не тащит в Лондоне лямку тягостной, плохо оплачиваемой работы — разве можно сравнить?

И уж совсем неправдоподобное счастье — Алексеус со мной.