— Но ведь дед Олег не виноват, что…

— Конечно, не он ведь сына воспитывал! Вообще никто этого сына не воспитывал, вот и вырос этакий мерзавец со слабой душонкой и вечными поисками прекрасного. А дед твой эгоист, каких свет не видывал. Он, если ему придется чем-либо своим пожертвовать ради кого-то, повесится из-за отступления от собственных правил. У них в семье правило такое — никогда друг другу не помогать. Кто чего-то добился — молодец, выиграл. А кто в дерьме по уши, так — ха-ха-ха — допрыгался. И ни о какой взаимопомощи, ни о какой поддержке речи не идёт. А меня он как презирал, этот твой дед Олег. Сам клянется, что он интеллигенция, культурный человек, а слушать собеседника ни хрена не умеет. Твой папаша мне так и говорил: “Не поведу я тебя в гости к своему отцу, неловко тебе там будет, не любят там, таких как ты. И сам не пойду, слишком скучно мне в этих стенах..” Знаешь, как мне не по себе от таких слов становилось. Я себя гадкой какой-то ощущала, раз настолько ужасна, что даже к своему отцу меня любимый повести не может. Но потом я все поняла, каждому из них наплевать на всех окружающих. Они живут только для себя и никого, кроме собственной персоны, людьми не считают. Потому, кого им не приведи, они ему не возрадуются. И к кому не придут — у всех им скучно станет.

— А ведь я просила деда Олега, чтоб он меня к себе забрал… Неужели, правда, что он эгоист. Ведь отказал же мне… — Рита разговаривала почти сама с собой, но мать разобрала фразу.

— Да слушай его меньше! Он еще и врет на каждом шагу. А отказал он тебе правильно — одно дело в куклы играть с девочкой-дурочкой, а совсем другое заботу о ней на себя возложить, и одеть, и накормить и проследить, чтоб из-за своей дури, которая в этой вот башке сидит, ребенок не попал в неприятности. Кроме Валентина, по-моему, вообще ни один мужчина не способен взять на себя такие проблемы.

— У твоего Валентина просто болезненно обостренная потребность в подопечных, которых можно подрессировать, как тигров в цирке.

Рита огрызнулась, хотя в мыслях никак не могла избавиться от ощущения, что в чем-то мама права. Рита созрела для того, чтоб придумать новые методы борьбы с родителями. Очень долго она анализировала все, рассказанное мамой… Как ни странно, ей Рита верила. Дед Олег действительно был ужасно высокомерен и эгоистичен, но это ничуть не умаляло его умственных способностей, умения научить и обогреть. Рита любила его такого, каков он был. Отец теперь представлялся Рите существом очень необычным. Она представляла его в каком-нибудь американском баре, грустно сидящего в углу, девочке виделось, как ожесточенно грызет он кончик карандаша, пытаясь написать какое-нибудь новое стихотворенье, а в глазах его блуждают несознательные огоньки пьяного отчаянья. И Рите становилось его жаль, и она подходила к нему, брала за руку, рассказывала, кто такая помогала ему бросить пить. А потом они вместе, заработав кучу денег, стали известными писателями.

Фантазии об отце прервала мама, громко оповестившая:

— Скоро войдет Валентин, вижу его в окно, срочно найди себе какое-нибудь дело, или ложись, изображая очень больную, чего ты сидишь, как истукан.

Рита знала, что Валик не любил безделья. Она прогоняла мысленные картины и принималась за подготовку к экзаменам, так, ради шутки. Рита решила отыграться на своем синяке. Раз Валентин так встревожен этой травмой, можно будет убедить его, что он совсем не прав, и что на репетиции она должна ходить обязательно. Тем более, что однозначно пропуская первый концерт, ввиду отсутствия внешнего вида, как такового, Рита надеялась, что где-то через пару недель, жуткая опухоль с лица тогда уже сойдет, да и синяки будут уже не сильно видны, состоится следующее выступление. Теперь девочке надо было каким-то образом обострить чувство вины отчима.